Судный год

– У меня, как ты сам понимаешь, что можно, там схвачено. Правда, на живую нитку… Может, конечно, в любой момент и лопнуть по швам… – Резко поднятыми вверх бровями Спринтер отогнал какое-то неприятное воспоминание. – Там у них полнокровная жизнь, а здесь… не только в бабках дело… – Глаза у него суживаются. – Ну как тебе объяснить? Ты представь себе жизнь совсем без женщин, без секса. Дохлую такую жизнь, холодную, будто вода водопроводная. Так и для меня, если каждый день не рискую… Нагнуть меня нельзя, но сломать, конечно, могут… Я вот, например – снова, как в детстве, использовал он свой любимый пример, – люблю просыпаться. Хочется побыстрее начать… А тебе, наверное, нет… Что молчишь? Угадал?

– Нет. Не угадал. Но это электричество – или как его там, без которого ты жить не можешь, – я его с другой, гораздо более мощной электростанции получаю.

– Тебе легче… А моя электростанция теперь с перебоями работает. И света не хватает все чаще… – Глаза его приобретают неожиданную глубину. Спринтер выпрямляется в кресле, сильные руки впиваются в подлокотники. В лице теперь ни следа добродушия или лени. Оно удлиняется и становится несимметричным, немного изогнутым. – Опухоль у меня. Плохая. В щитовидке. Хотя болей пока еще совсем нет. Сам нащупал, когда брился. Полтора года назад операцию в Питере сделали. Уже после того, как с Аннушкой разошлись… Вот, видишь? – Он приложил указательный палец к шее, и я заметил маленький белый шрам. – Поэтому и к Андрюшке на похороны приехать не смог. Сейчас ремиссия, но прогноз плохой. Очень плохой. Во всяком случае, судя по тому, что врачи в Питере говорят… Так что терять нечего, можно жечь свою свечу сразу с обоих концов… Слишком много надо успеть, пока не… На следующей неделе встречаюсь с каким-то светилом по щитовидке из больницы Джона Хопкинса под Вашингтоном. Может, он что-нибудь скажет… Поэтому и в Америку приехал пораньше…

23. Третье слушание. Преображение Блаженной Инны. Национализированное наследство

(Бостон, 10 января 1992 года)

На треугольной площади перед зданием суда рассыпалось тысячей искр в кристалликах золотистых снежинок зимнее солнце. С нижнего, немного оплавившегося его края стекают алые ручейки. Навстречу им из люка посредине площади восходит изогнувшаяся в скрипичный ключ тонкая струйка пара. Две озябшие толстые негритянки дремлют под козырьком автобусной остановки. Мимо них медленно ползет снегоочиститель. С лязгом сгребает двумя своими металлическими клешнями грязноватую белизну с мостовой.

Сверкает на зернистом граните все тот же освистанный ветром бронзовый генерал зимы в щербатом мундире с толстыми погонами из снега. Он привел через океан свою армию сюда, в центр Бостона, и навечно застыл. Теперь на голову лихо нахлобучена перелицованная в белое высокая казачья шапка, а лошадиный круп укутан снежной попоной. Круглая зеленоватая капля голубиного помета на щеке кажется пририсованной клоунской слезой. Смутный зайчик от поднятого копыта уткнулся в стену суда. Шапка и попона густо изъедены пятнами городской копоти. Переливаются на солнце имперские складки в летящем плаще, контуры крыш, подъездов, обведенные пушистой линией синего инея, манекены, болванки с нахлобученными на лоб париками в витринах.

Я быстро прохожу мимо Юриспруденции в вестибюле, которая, надменно выставив свой державный алебастровый бюст, по-прежнему держит в пухлой вытянутой руке крохотные весы. Повязка немного сползла вниз, обнажая глаза. Поток холодного воздуха из раскрытой двери на мгновенье оживляет складки на платье. Выпученные пустые глаза поверх повязки внимательно меня провожают.

Залитый мутным рассеянным свечением зал слушаний. Место, где решаются судьбы и время Ответчика, пущенное на ветер, превращается в деньги на счету Защитника. Зал слышаний? Невыслушанного? Неуслышанного? Зал ожидания? Ощущение, что большую часть жизни провел в залах ожидания, все чаще в последние годы не дает покоя. Не только в суде, но и снаружи.

И снова был суд… Теперь на третьем этаже. Предыдущие были на двенадцатом и восьмом. Каждый раз ниже и ниже. Кончится где-нибудь в подвале… Во всяком случае, на это судоговорение можно было уже добраться по лестнице. По старой привычке стараюсь, чтобы не дразнить Клауста, не пользоваться лифтом.