Обычный человек, с глубокомысленным видом может заявить, что юмор на самом деле относится к серьезным вещам, и каждая шутка несет в себе философское послание. Но такая система посланий далека от Насреддина. Циничный юморист может предположить, что Насреддин подобен древнегреческому философу, выставляющему напоказ абсурдность наших мыслей и действий. Это тоже не роль Насреддина, потому что общее воздействие его историй намного глубже. Так как его истории неким образом связаны друг с другом и с той формой реальности, которой обучает суфий, весь этот цикл представляет собой часть контекста сознательного развития индивидуума, которое невозможно корректно связать с шутками обычного юмориста или вспышками сатирических настроений формального мыслителя.
Когда насреддиновская история читается и усваивается, кое-что происходит. Именно такое осознание происходящего и целостности является осью суфизма.
В ответ на вопрос: «Какие методы лишены суфизма»? – Ходжа Анис сказал: «Без целостности – нет суфизма; без бытия и становления – нет суфизма; без взаимосвязи – нет суфизма».
Слова могут передать лишь часть этой истины. Более эффективно, но тоже частично, ее передает взаимодействие слов и реакций слушателя. Суфийский опыт, однако, приходит, когда включается механизм, лишающий слова действенности, а это происходит при «совместной работе» ученика и мастера.
Насреддин однажды проиллюстрировал этот момент в своей знаменитой «китайской» истории: он прибыл в Китай и собрал вокруг себя учеников, которых начал готовить к озарению. Те из них, кто достигал просветления, немедленно прекращали посещать его лекции.
Группа его неразвитых последователей из Персии, желавших получить дополнительную порцию озаряющего учения, отправилась в Китай, где они надеялись продолжить свое обучение у мастера.
Насреддин их принял после первой лекции. Один из них спросил:
– Мулла, почему твои лекции посвящены тайным словам, которые мы (в отличие от китайцев) можем понимать? Это «намидонам» и «хичмалюмнист»! По-персидски они попросту означают «я не знаю» и «никто не знает».
– А что бы вы мне предложили взамен, врать до умопомрачения? – спросил Насреддин.
Для приблизительного обозначения суфийских тайн, которые, на самом деле, можно только пережить, но невозможно облечь в слова, суфии используют технические термины. До тех пор, пока искатель не готов к «схватыванию» таких переживаний, его удерживают от ошибочных попыток исследовать их интеллектуально самим использованием этих терминов. Являясь по сути своей результатом сознательной специализации, суфизм установил, что коротких путей к озарению не существует. Это отнюдь не означает, что путь к озарению будет обязательно долгим по времени, но это значит, что суфий не должен уклоняться от Пути.
Чтобы выразить эту идею, Насреддин в одном анекдоте берет на себя роль человека, который пошел коротким путем:
Одним прекрасным утром мулла возвращался домой. Вдруг ему пришло в голову, что можно сократить путь, свернув с пыльной дороги, и пройти оставшееся расстояние лесом.
– О день всех дней, день счастливых поисков! – воскликнул мулла, сворачивая в чащу.
Не успел он сделать и нескольких шагов, как провалился в замаскированную волчью яму.
– И все же хорошо, что я пошел коротким путем, – подумал мулла, лежа на дне ямы. – Если уж посреди такой красоты могло такое случиться, на пыльной и ужасно скучной дороге могло бы произойти что-то куда более страшное.
Примерно в такой же ситуации люди однажды увидели, как Насреддин обыскивает пустое гнездо.
– Что ты делаешь, мулла?
– Ищу яйца.
– В прошлогоднем гнезде не может быть яиц.
– Не надо быть таким самоуверенным, – сказал Насреддин, – вот если бы ты был птицей и захотел спрятать свои яйца, разве стал бы ты строить новое гнездо на глазах у всего света?
Эта история обнаруживается и в «Дон Кихоте». Тот факт, что в ней высвечивается по крайней мере два противоположных смысла, может отпугнуть формалиста, мыслящего штампами, но дервишу она помогает понять двойственный характер бытия, скрытого за пеленой обусловленного человеческого мышления. Следовательно, то, что интеллектуалу может показаться в этом рассказе бессмыслицей, становится силой для людей с интуитивным восприятием.
Контакт между суфиями осуществляется иногда посредством знаков. Методы подобной коммуникации не просто неизвестны большинству людей, привыкшему к обычным формам контакта, люди, скорее всего, отнесутся к ним как к бессмыслице. Это, конечно, не предотвращает попытки шаблонно мыслящих исследователей обнаружить смысл кажущейся бессмыслицы. В конечном итоге такие люди все понимают неправильно, хотя это, возможно, их удовлетворяет.
Однажды Насреддина остановил на улице другой мистик, который указал рукой на небо. Он хотел сказать: «Существует только одна истина, которая все собой покрывает».
А Насреддина в тот раз сопровождал один ученый, занимавшийся поисками логического обоснования суфизма. Он тут же подумал про себя:
– Этот странный субъект, должно быть, душевнобольной. Надеюсь, Насреддин примет какие-нибудь меры предосторожности.