Культ Хайяма обрел необычайную популярность в Англии. Его поклонники создавали клубы, сажали розы из Нишапура на могиле Фитцджеральда, пытались подражать ему в своих стихах. Культ поэта все разрастался, хотя было хорошо известно, что старейший манускрипт стихов Хайяма, дошедший до наших дней, был создан спустя триста пятьдесят лет после его смерти. Примерно такая же ситуация сложилась бы, если бы мы должны были основывать свои суждения о св. Иоанне-Крестителе на документах, написанных только вчера, и еще на некоторых незначительных данных.
Суфии считают, что поэзия Хайяма обладает многими функциями. Можно просто наслаждаться очевидным содержанием его стихов, можно их декламировать в определенных условиях с целью достижения особой повышенной осознанности, или же их можно «расшифровывать» для получения материалов, используемых в процессе суфийского обучения.
Его поэзия, как часть суфийского наследия, многозначна, и понимание ее само по себе уже является важным ингредиентом суфийской специализации.
Известно, что глава суфиев Гиндукуша, великий мастер XIX века Джан Фишан Хан использовал четверостишия Хайяма в обучении своих учеников. Его ученик сообщает:
К Хану пришли три новичка. Он принял их, приказал им заняться изучением Хайяма, и потом рассказать о результатах. Через неделю, в следующий приемный день они рассказали ему о своих впечатлениях. Первый сказал, что стихи заставили его думать, причем думать по-новому. Второй сказал, что считает Хайяма еретиком. Третий почувствовал, что в стихах Хайяма скрыта какая-то глубокая тайна, которую он надеется когда-нибудь постичь.
Первый был принят в ученики, второго отослали к другому учителю, а третьему было приказано изучать Хайяма еще неделю. Один из учеников спросил Хана, что все это значило, оценивал ли суфий таким образом потенциальные возможности претендентов в ученики.
«Мы и так уже кое-что знаем о них благодаря интуиции, – ответил мастер, – но то, что ты считаешь только испытанием, является и испытанием, и частью их подготовки. Более того, это помогает также подготовке наблюдателей. Это и есть суфизм, он представляет собой, если угодно, правильное сочетание разных элементов: изучения, чувства и взаимодействия людей и мышления».
Как-то раз в моем присутствии один из восторженных почитателей Хайяма из Германии прочитал суфийскому учителю сложное и пространное исследование творчества поэта и его источников. Начав с заявления о том, что фон Хаммер открыл Хайяма почти на сорок лет раньше Ковелла и Фитцджеральда, он с большим удовольствием отметил, что чуть ли не все виды философских теорий отражены в «Рубайят» Хайяма. Мудрец слушал его, сохраняя полнейшее молчание, после чего рассказал следующую историю.
К одному суфийскому учителю пришел ученый и спросил его о семи греческих философах, бежавших в Персию от тирании Юстиниана, который закрыл их философские школы.
– Они из наших рядов, – ответил суфий.
Обрадованный ученый отправился восвояси и написал трактат о греческих источниках суфийской мысли.
В другой раз этот ученый встретил странствующего суфия, который сказал:
– Мастер Халими и великий Руми ссылаются на Иисуса как на суфийского учителя.
– Наверное, он имеет в виду, что греческое знание повлияло и на христиан, и на суфиев, – подумал ученый, и эта мысль также нашла отражение в его новом трактате.
Спустя какое-то время ученый снова повстречался с первым суфием, когда тот, совершая паломничество, проходил через его родной город. Встретившись с ученым, учитель сказал:
– К числу суфиев относятся и еретики, и тысячи тех, кто об этом даже не знает.[40]
Окончив свой рассказ, мой друг суфий пристально посмотрел на схоласта из Германии и сказал: «Вино состоит из воды, сахара, фруктов и цвета. Вы можете смешать эти компоненты, но вина у вас не получится.
Мы сидим в комнате. Предположим, что кто-нибудь скажет: “У китайцев тоже есть комнаты, значит все комнаты скопированы с китайских. Здесь есть ковер. Это говорит о монгольском влиянии. Только что вошел слуга, а это, несомненно, римский обычай. А может быть, древнеегипетский? Через окно я вижу птицу. Исследования позволяют нам сказать почти с уверенностью, что в Древнем Египте тоже видели птиц через окна. Поистине, эта комната представляет собой удивительный сплав унаследованных обычаев!” Что бы вы подумали о человеке, который сказал бы такое?»
Один из крупнейших английских авторитетов в области персидской литературы, автор классической «Литературной истории Персии» профессор Броун считает, что Хайям придерживался так называемой теории переселения душ и даже приводит традиционный рассказ, который должен служить доказательством того, что поэт верил в перевоплощения.
Однажды Хайям с группой своих учеников шел мимо старого медресе в Нишапуре. В ворота медресе вошло несколько ослов, нагруженных кирпичами для ремонта здания. Один из них заупрямился, отказываясь пройти через ворота. Увидев эту сцену, Хайям улыбнулся и направился к упрямому ослу, произнося экспромтом стихи: