Суфии

Четверостишия Омара, сына Ибрахима – Палаточника, переведены почти на все языки мира. Жизнь Омара Хайяма была пестра самыми разными совпадениями и событиями, он был и школьным товарищем великого Ассассина и другом великого визиря Низама, придворного и эпикурейца, но все это меркнет в сравнении с тем, что выпало на долю его стихов в многочисленных переводах. Стало уже банальностью говорить о том, что «Рубайят» в переводе Фитцджеральда является образцом творчества ирландского поэта, но никак не персидского, хотя это и можно считать поверхностной оценкой, т. к. стихами Хайяма говорит не столько сам поэт, сколько целая школа суфийской философии. Необходимо знать не только то, что Хайям говорил в действительности, но и то, что он хотел этим выразить.

Особый интерес представляет тот факт, что Фитцджеральд, смешав вместе идеи нескольких суфийских поэтов и публично приписав их Хайяму, сам того не сознавая, поддержал суфийское влияние на английскую литературу.

Начнем с переводов Фитцджеральда. В 55 четверостишии он заставляет автора выступить против суфиев:

Лоза стала трепещущей фиброй,Если она и Сущность мою оплетет, пусть суфий потешится …Из грубого метала моего существа можно сделать Ключ,Открывающий дверь, перед которой он сокрушается.

Это должно означать (если вообще хоть что-нибудь означает), что Хайям противопоставляет себя суфиям и что суфий может чего-то достичь не собственными методами, а методами самого Хайяма.

Обычный человек, прочтя это стихотворение, сразу же подумает, что едва ли Хайям мог быть суфием.

Суфии верят, что в человеческой природе скрыт некий элемент, пробуждаемый с помощью любви, и он может стать средством достижения истинной реальности, называемой мистическим смыслом.

Попробуем рассмотреть персидский текст 55 четверостишия и разобраться, действительно ли там суфий над кем-нибудь потешается. В оригинале буквально сказано следующее:

Когда Первопричина распорядилась моим существом,

Мне преподали первый урок любви,И из фрагмента моего сердца изготовилиКлюч от сокровищницы, где хранятся жемчуга мистического смысла.

В этом стихотворении нет ни суфиев, ни дверей, ни сокрушений, никто ни над кем не потешается, и нет никакой фибры. Все слова, использованные Хайямом в персидском оригинале, – суфийские технические термины.

Принято считать, что поэзия Хайяма не пользовалась особым уважением на родине поэта до тех пор, пока переводы Фитцджеральда не создали ему славы на Западе, но это нельзя назвать вполне справедливым. Верно, что Хайям не был известен так широко, как Саади, Хафиз, Руми и другие суфийские поэты, но предназначение сборника стихов, связанное с именем Хайяма, едва ли сильно отличалось от функции произведений других поэтов. Сомнительно, что кто-нибудь из исследователей его творчества потрудился узнать, что думают о нем сами суфии. Впрочем, мало кто из суфиев согласился бы обсуждать этот вопрос с посторонними.

Для того чтобы установить, какие именно четверостишия из существующих многочисленных сборников можно считать подлинными, было затрачено много усилий. Точка зрения суфиев по этому вопросу состоит в том, что, поскольку Хайям был самостоятельным учителем, живым образцом школы, а не учителем какой-нибудь специфической школы мистиков, этот вопрос не имеет никакого значения. Исследователи проявляли большой интерес к возможному влиянию на Хайяма слепого поэта Абу аль-Али аль-Маари. Считают, что стихи из его книги «Аузум», написанной за поколение до Хайяма, очень напоминают собой поэзию последнего.

Суфий сказал бы на это, что Маари писал как Хайям, а Хайям – как Маари, потому что оба они выступали с позиций одной и той же школы. Вероятно, Хайям копировал Маари так же, как копируют друг друга два плывущих рядом пловца, обучавшихся вместе или раздельно у одного и того же учителя.

Это – тупик, в который упираются несогласные друг с другом стороны, когда внимание одной из них (литераторов) приковано к какому-то одному аспекту деятельности, а в фокусе внимания другой стороны (мистиков) – находится намерение или влияние, действующее в определенном контексте.

Хайям – это суфийский голос, а для суфиев суфийский голос находится вне времени. Когда он звучит в поэзии, его не так-то легко подогнать под теории, являющиеся продуктом времени. Можно согласиться с тем, что в Персии Хайяма вновь открыли для себя благодаря переводам, но эту мысль следовало бы сформулировать следующим образом: «До сравнительно недавнего времени люди в Персии, не знакомые с суфизмом, мало что знали о Хайяме, но благодаря усилиям западных ученых, его труды стали там широко известны не только суфиям».