Я увидела, как Эдвард коротко помахал мне.
— Обалдеть…
Я вышла из дома и подошла к его машине. Когда он вышел, чтобы открыть мне дверь (галантность с его стороны не была фиглярством, он лишь действовал по давно отлаженной привычке), я неожиданно вспомнила сон. Почему-то это заставило меня оторопеть. Я вспомнила, как держала в руке кисть. Как сама испачкалась в белой краске. Я вспомнила, как проводила кистью по его векам, по ушной раковине и подбородку. Только теперь я видела в этом сне что-то глубоко личное.
— Доброе утро, — отдавая дань вежливости, сказал он. — Что с тобой? Спала неважно? — спрашивая это, он улыбнулся так, словно в этом был подтекст.
— Почему интересуешься? — сурово и подозрительно спросила я. — Нормально спала.
— Выглядишь уставшей. У тебя такие круги под глазами, что издалека кажется, будто ты зачем-то сама их нарисовала.
— Ладно, спала я как-то не важно, — буркнула я.
— Мне тоже не спалось, — сказал он с усмешкой.
Ха. Ха… Вампир шутит про сон, я поняла.
— Всю ночь занимался сверхсекретными делами?
Он покачал головой:
— Сегодня вопросы тебе задаю я. У меня возникла потребность лучше узнать тебя, Белла. Я должен понять для себя нечто очень важное. Поэтому потерпи немного мою назойливость.
Проклятье. Задавать вопросы мне — совершенно не интересно. То есть, в ближайшее время мне ничего не узнать про остальной условно волшебный мир — про ведьм, оборотней и всех прочих, если они существуют.
Я посмотрела на него с глубоким разочарованием:
— Ты говорил, что знаешь всю мою подноготную.
— Только внешнюю.
— На кой тебе сдался мой внутренний мир, — нахмурилась я. — Давай я просто сдам для тебя тест MMPI(1)?
— Не подойдёт.
— Почему? Есть ещё очень точный тест Сонди…
— У меня личное любопытство, Белла, — ответил он негромко. — Но оно мне важно, поэтому был бы тебе благодарен, если бы ты отвечала, когда я буду спрашивать.
Я даже растерялась:
— Ладно. Что ты хочешь знать?
— Твой любимый цвет.
— С детства был черный, и до сих пор не менялся, — вздохнула я, глядя в потолок.
“Надеюсь, после этого сеанса любопытства он позволит задавать вопросы мне? У меня их очень много…”
— С детства? Прямо так категорично? — удивился он.
— С пяти лет, — ответила я раздраженно. — Это не интересно.
— Нет, интересно. Почти никто не помнит, какой цвет ему нравился в пять лет. Это с чем-то связано?
— Да, — я небрежно пожала плечами. — В пять лет я осталась одна дома ненадолго. Было очень темно. Мне стало страшно, я боялась монстра в шкафу. Но из взрослых никого не было, а трястись от страха мне надоело, так что я сделала над собой усилие и, превозмогая панику, пошла открывать шкаф.
— А свет включить?
— Это не пришло мне в голову, — просто ответила я. — В общем я открыла дверь и никого не увидела. Сначала мне захотелось убежать, но вместо этого я залезла в шкаф с одеждой и закрылась изнутри. И представила, что я монстр. Через полчаса мама не нашла меня в кровати и пошла искать. Спустя сорок минут, когда она открыла дверь, я ее напугала…
— Жестоко.
— Ребенком я часто такой бывала. Но с той поры черный цвет я люблю, — сказала я. — Именно чисто черный, без примесей. Темнота… безопасна.
— Темнота ассоциируется у тебя с безопасностью, надо же, — он тихо рассмеялся. — И больше тебе никакой цвет не нравится?
— На втором месте оранжевый.
— Боже, у тебя и градация есть.
— Есть, — подтвердила я невозмутимо.
— И почему оранжевый?
— Он теплый, уютный, живой, — ответила я, пожимая плечами. — Цвет беззаботности и веселья.
— Теплый, — пробормотал Эдвард едва слышно. — Понятно. Он и правда такой.
— Всё нормально? Это точно не какой-нибудь психологический тест? Ты же не соврал мне? Если я его не сдам, ты не исчезнешь?
Эдвард покачал головой и ответил несколько запоздало:
— Нет, это не тест. Какую музыку ты слушаешь, помимо классики?
Вопросы звучали слегка требовательно и холодно. Я в упор не понимала, зачем ему весь этот информационный мусор.
— Я слушаю рок по большей части. Мне нравится инструментальная музыка.
— Вообще-то я заметил, что тебе нравятся агрессивные исполнители.
— Психологическая гиперкомпенсация моей неуверенности и скромности. Тихони часто слушают тяжёлый металл, — выговорила я быстро, чтобы скорее перейти к следующему вопросу и закончить эти глупости. — Что тебе ещё интересно?
— Так не честно, ты даже не пытаешься меня заинтриговать.
— Ну, извини.
Какой бы я была дурой, если бы попыталась произвести на него впечатление? Кто я такая? Смешная девочка из Финикса с тараканами в голове. Заинтересовать личность, вроде него? Не смешите меня, я даже пытаться не стану.
Этот абсурдный допрос длился в течение всего дня. Причём Эдвард отказывался отвечать на какие-либо мои вопросы, и я потихоньку начинала злиться…
— В упор не понимаю, зачем тебе знать всю эту чепуху.
— Выстраиваю шаблон, Белла. Пытаюсь подобрать нужный тебе.
— Он так тебе нужен?
— Мне — очень нужен, — твердо ответил он. — Ты должна стать понятной и предсказуемой.