Сумерки разума (СИ)

Он молчал в том числе по дороге к спортивному залу. Не глядя на меня и забывшись в своих мыслях, он лишь иногда рассеянно смотрел в окно. Прощаясь, он странно улыбнулся мне, затем, как и в прошлый раз, осторожно сосредоточенно погладил меня ладонью по щеке. Его улыбка стала чуть шире, но не сделалась понятнее, когда он негромко попрощался со мной и помчался прочь.

Помня о совете Майка, я разозлилась и на уроке играла лучше, чем раньше. Разозлиться мне совершенно ничего не стоило. Достаточно было думать об Эдварде и том, как он бесцеремонно, грубо третировал меня вопросами.

— Слушай, серьезно, скажи, что конкретно значит этот допрос? — спросила я Эдварда, когда увидела его после физкультуры. Некоторое время он медлил с ответом.

— Они нужны для моего личного удобства, — ответил он уклончиво. — Забудь об этом. На решение о твоем информировании это никак не влияет.

Я даже почти успокоилась.

Его вопросы стали глубже, словно весь урок он обдумывал какую-то стратегию. На сей раз он копался не в моей личной жизни, он пытался заставить меня открыть ему душу. Спрашивал меня о моих мыслях, и это было страннее всего, сложнее всего, потому что я никому их не говорю. Он требовал от меня откровенности, которую давать мне было сложно, но мало помалу я поняла, что каким-то образом открываюсь ему.

Вероятно дело в том, как он умел слушать и молчать. Устремив вперёд взгляд своих больших, по-совиному круглых, серьёзных глаз, он словно сразу же читал между строк — всё, что я говорила и всё, что не собиралась говорить. Иногда он переводил взор на меня, и мне начинало казаться, что это я читаю его мысли, слышу в своей голове.

Я не сразу заметила, что случилось нечто страшное — не пресловутая любовная химия, не дружба и даже не восхищение. Глубокое взаимопонимание, какое не бывает ни с каким психологом и редко это случается даже среди хороших друзей.

Мне нравилось обсуждать с ним то, что мне интересно. Я описывала ему Финикс, свою жизнь в нём, я описывала запахи и цвета, которые меня окружали. Я очень любила этот город, поэтому начала говорить взахлеб, описывая его улицы, мои любимые кофейни, приветливых людей, безоблачное небо и парки. Мне очень захотелось передать ему все эти впечатления, чтобы он тоже полюбил Финикс. Поймав себя на этом странном желании, я замолчала.

Начинался дождь, на Форкс опускались густые, сырые сумерки, и в машине подле Эдварда сделалось словно бы тесно.

Он пока ничего не спрашивал, молчал вместе со мной. Это было странное молчание. Он смотрел куда-то на дорогу, я просто слушала, как стучат капли по машине. Мыслями я была в Финиксе. Почему-то меня беспокоило, что я могла не до конца передать ему всю атмосферу своего любимого города.

— Форкс — полная противоположность всему, что ты любишь, — пробормотал он.

— Да, — признала я. — Так и было. Потом появился ты со своими тайнами, и всё испортил. Я… полюбила снег, спокойствие леса, тишину и стук капель по стеклу окна.

Он снова какое-то время молчал.

— И холод? Ты не могла полюбить холод, — добавил он задумчиво, несколько резко качнув головой и нахмурившись. — Или смерть.

— Люблю я это или нет, некоторые вещи просто есть в мире, и я должна принимать их.

— Как всегда, адекватный подход, — снова странная улыбка коснулась его губ и слегка сощуренных желтых глаз. Взглянув на них, я смущенно и запоздало поняла:

— Твои глаза похожи на яркий янтарь. А когда голоден — на обсидиан. Оранжевый и чёрный.

— Забавно, — запоздало и рассеянно подтвердил он.

— О чём ты думаешь?

— Как обычно. О том, что я хочу тебя убить, — вымолвил он всё с таким же потрясающим спокойствием. — Подле тебя сложно думать о чём-то другом, хотя я тренируюсь. Потому и вслушиваюсь в то, что ты говоришь.

— Я знаю, и поэтому описывала всё в таких ярких красках. Надеюсь, у меня получилось. Эдвард, позволь мне просто показать тебе, что твоя сила воли на самом деле крепче, чем ты думаешь…

Он резко притянул меня к себе за руку, заглядывая в глаза. Потом, ничего не говоря и продолжая сильно сжимать запястье, склонил голову к моей шее и втянул носом воздух.

— Современные люди пахнут ужасно, — сказал он тихо. — Их запах портит нездоровая пища, стресс и разные дезодорирующие средства. Это отчасти хорошо. Так вы менее привлекательны. Не сказал бы, что твой запах так уж замечателен. Он столь же испорчен, как у остальных, просто в нём есть всего одна нота, оттенок, который… заметив, не можешь перестать о нём думать. У меня вся машина пропахла тобой, и я схожу с ума просто когда за руль сажусь. Ты болтаешь о своём любимом городе. Он такой солнечный. Такой теплый и замечательный, говоришь ты. И я чувствую это, только он меня не интересует. И я окончательно потеряю контроль, если попробую хоть каплю… тебя, — он прижался лбом к моему виску.

Я заморожено молчала. Не знаю, было ли мне страшно, я просто окаменела.

Услышала, как он улыбается, слегка обнажив белые зубы. Затем услышала сухой, издевательский смешок в ухо:

— Может быть… проще и правда убить тебя?

Я задрожала.

«Перестань».

Но вымолвить не смогла ни слова.