Суровые дни

Со многими рабочими, что сейчас сражаются, Ростислав Леонидович проработал много лет, веселился на семейных празднествах и даже был крестным отцом. И Таганцеву становилось стыдно, что он грубо разговаривал с Прохором. Ведь Прохор тоже там!

Аси вторые сутки не было дома. Она находилась в больнице, куда поступали раненые.

Варвара Лаврентьевна, волнуясь за дочку, попросила Вадима, приехавшего из города, пойти в больницу и разыскать ее.

По пути в больницу Вадим обратил внимание на то, как безлюдно в поселке. Не было обычного в это время оживления, когда со всех сторон, сперва отдельными ручейками, а потом сливаясь в один поток, шли к проходной рабочие. И, наоборот, в больнице, где обычно царила строгая тишина, — шумно и суматошно. Привезли очередную партию раненых. Мимо Вадима проходили санитары с носилками. Одни раненые лежали неподвижно, без сознания. Другие стонали и беспокойно метались, их приходилось удерживать, чтобы не свалились с носилок.

Вдруг Вадим увидел Алешу Баранова. Его широко раскрытые глаза напряженно застыли, а зубы сжаты с такой силой, что Вадим ощутил боль в челюстях. Казалось, их свела та же судорога, что и у Баранова. Алеша глухо мычал, и пот крупными каплями покрывал его белое лицо. От тошнотворного запаха крови у Вадима закружилась голова. Он не помнил, как снова очутился на улице.

Возвратившись, Вадим успокоил Варвару Лаврентьевну: повидать Асю не удалось, но с ней ничего не случилось.

Поздно вечером пили чай на кухне. Варвара Лаврентьевна запретила зажигать лампу в столовой, где окна выходили на улицу.

Ростислав Леонидович сосредоточенно помешивал ложечкой морковный чай, хотя никакого сахара в нем не было, и прислушивался к тому, что делалось на улице. Стрельба прекратилась.

Было тихо. Потом его внимание привлек какой-то новый, не слышанный ранее шум. Ну да! По улице двигались люди. Иногда что-то звякало, раздавались приглушенные голоса.

Военные? Но кто? Куда идут?

Ростислав Леонидович выбежал в коридор. Схватив в темноте с вешалки и накинув на плечи попавшийся под руки женин каракулевый сак, приоткрыл входную дверь.

Мимо дома к городу шли рабочие. Ростислав Леонидович подумал: большевики собирались увезти оборудование, но оборудование осталось, а они уходят. Смешно! Но смеяться не хотелось. Ростислава Леонидовича тревожило какое-то щемящее чувство. И хотя вряд ли кто из рабочих мог узнать в едва различимой фигуре своего главного инженера, но Таганцев почувствовал неловкость оттого, что, притаившись, он подсматривает чужое горе. Отступив назад, Таганцев осторожно прикрыл дверь.

Первой в середине ночи проснулась от стука в окно Варвара Лаврентьевна.

Прислушалась. Стук повторился. Варвара Лаврентьевна разбудила мужа:

— Слава, они!

— Они? — не понимая трагического шепота жены, переспросил Таганцев.

— Из чека! Вот так же убили Никтопалиона Аркадьевича!

Варвара Лаврентьевна заплакала и, прижимаясь к мужу, умоляла не вставать.

— Подумают: никого в доме нет — и уйдут…

Стук становился настойчивым.

Проснулся и Вадим, которому постелили в гостиной на диване.

— Варюша, может, пришла Ася? — сказал Таганцев.

— У нее ключ… Это они!

Наконец, уговорили Варвару Лаврентьевну все-таки узнать, кто стучит.

Подействовал довод Вадима: чекисты не стали бы долго возиться, а взломали бы дверь.

Стучал санитар Ферапонт. Ростислав Леонидович его хорошо знал. С ним была Ася. Но где же ключ и почему не слышно ее голоса? С ней что-то случилось. Пальцы у Ростислава Леонидовича дрожали. Он долго возился с замком, а потом отодвигал тугую задвижку.

Ася лежала на ступеньках крыльца.

— Ранена? — закричал Ростислав Леонидович и опустился вместе с Вадимом возле нее.

— Сомлела.

И Ферапонт рассказал:

— Из больницы вышли вместе. Но вскорости барышня зашаталась и шла через силу. А возле крыльца не выдержала, упала.

Ростислав Леонидович, поблагодарив Ферапонта, сам поднял Асю и понес ее в дом, как носил маленькой, когда она засыпала у него на руках.

9

Едва колчаковцы подошли к рабочему поселку, заговорщики в городе взялись за оружие. Участились убийства красноармейцев и вооруженные нападения на квартиры партийных работников и служащих советских учреждений.

Для Бормотова пришло время переходить на нелегальное положение.

Неонила Никифоровна, приоткрыв на цепочку дверь, хотела тут же ее захлопнуть, не узнав квартиранта Савелия Тимофеевича Журавлева — так он изменился за время служебных разъездов. Голова выбрита. Исчезли бородка и усы, придававшие ему благородную солидность человека, занимающегося коммерцией. Худощавое лицо его помолодело, но выглядело куда более костистым и резким.

— Голубчик, кто вас так? — встревожилась старушка, когда, раздевшись, он прошел в свою комнату.

Бормотов рассказал, как, простудившись в дороге, занемог и попал в больницу. Решив, что у него сыпняк, сразу позвали парикмахера. Оказалась инфлуэнца. Но слабость страшенная. Еле доехал!