Суть вещи

Лизе едва хватает времени развернуться навстречу этим словам, но группироваться уже некогда, так что они вонзаются в грудь, будто на ней нарисована мишень. Хорошо хоть, не в спину. Лиза вглядывается в пространство перед собой: между ребер чуть покачиваются четыре стрелы, она даже видит их убогое, облезлое оперение.

– Еще раз спрашиваю: кто ты такая и что тут забыла?!

Глаза Лизы наполняются слезами, слезы перетекают через край и катятся по коже, чуть обжигая щеки, а потом срываются вниз и прожигают в ткани худи маленькие дырочки. Лиза стоит, боясь шевельнуться, и смотрит на подрагивающие в такт ее дыханию оперенные стержни. Насквозь прошли или внутри застряли? – отвлеченно думает она. Не то чтобы это было ей очень интересно. Просто надо о чем-то думать, пока она стоит вот так, без доспехов, на чужой кухне, затылком к чужому открытому холодильнику.

Она не воспринимает холодильник как угрозу, пока он не начинает вдруг пищать за ее спиной. И она, не успев ни о чем подумать, шарахается от него, оскальзывается на чем-то, успевает услышать: “Ха, так ты из этих!” – и падает-падает-падает со скалы спиной назад…

– …ее вещах нет никаких лекарств. Возьму твои.

– Нет, нельзя мои. Нельзя. Нельзя мои. У нее совсем другие. Нельзя мои.

Еще не открыв глаза, Лиза слышит, как два голоса спорят над ней. Несколько длинных секунд – целая вечность – уходят на то, чтобы ощупать себя в пространстве и времени. Наконец, она чувствует, что лежит на чем-то теплом. Узнает голос Ильи и того, второго. Вспоминает вчерашний день – и даже то, что совсем не хочет вспоминать.

Что значит: “В вещах нет лекарств”?!

Лиза рывком садится, но тут же, охнув, снова заваливается на бок.

Что-то не так с головой. Мир вокруг кружится, как после того раза, когда она ради эксперимента не только купила, но и выпила бутылку красного – хотела понять, каково это. Оказалось неприятно. Единственная разница состоит в том, что тогда вокруг нее кружилась собственная комната, собственный мир, а теперь – чужая кухня. И надо бы принять таблетки, но голоса утверждают, что никаких таблеток у нее нет.

Конечно, вместо того чтобы хватать эту чертову балеринку, нужно было взять таблетницу, там запас на неделю, все аккуратно разложено по часам и дням: утром совсем крошечная синяя – и молочная, с фаской и двумя рисками крест-накрест. Полагается выпить синюю, а затем взять молочную, разломить пополам и еще пополам – и принять четверть. Вторая остается на вечер, а другая половина – на следующий день. Поэтому молочных в таблетнице по одной на два дня. А вечером, вместе с молочной четвертинкой, нужно еще принять красивую и крупную, в яркой оранжевой глазури. Если сладкую глазурь рассосать, оранжевый перетечет на язык и бабушка будет смешно ругаться.

Бабушка у Лизы болит не меньше, чем голова и таблетница. Как она там? Даже позвонить нельзя. Даже позвонить нельзя. Нельзя даже позвонить…

Ничего, Лиза скоро все сделает, осуществит свой план, и тогда можно будет вернуться домой, к бабушке и таблетнице. Главное – продержаться еще немножко. И больше не биться головой. Тоже мне флешка. Так и расколоться недолго. И кто тогда прищучит Владимира Сергеевича?

“Прищучить” – очень смешное слово. Лиза плывет в зеленоватом озере навстречу оскалившейся, злобно бьющей хвостом щуке. Вот же тварь. Но Лиза не отступит. Она плывет и плывет вперед, так что зубастой твари приходится остановиться, а затем, поняв намерения Лизы, спешно развернуться и спасаться бегством в мерзких зарослях водорослей. Туда Лиза за щукой не поплывет. Щука найдет ее сама…

Лиза вздрагивает и выныривает из озера. По лицу стекает вода. Она открывает глаза. Над ней стоит чужак.

– Слава богу, очнулась наконец. – Он почему-то смеется. – А то я уж думал: стоит ли скорую вызывать – или уже сразу полицию с катафалком? Спасибо, хоть без кровищи обошлось. Я, конечно, первую помощь тебе оказал. – Он зачем-то трясет над ней пустым стаканом, разбрызгивая оставшиеся в нем капли. Уклониться от них не выходит. – Ты вообще как, Лиза?

– Лиза, да, – с трудом разлепив губы, подтверждает она на всякий случай. Слизнув каплю, попавшую на губы, она вдруг понимает, как хочется пить. – Не надо… Не надо полицию с катафалком. Скорую тоже не надо. Это Лиза. Все в порядке. Нужно еще воды.

– Даже не знаю. Судя по тому, что ты несла, не очень-то ты в порядке. Ну да ладно. Куда еще воды, и так в луже лежишь. Встать сможешь? Пол, конечно, с подогревом, но я что-то волнуюсь: вдруг тебе так понравится, что ты захочешь остаться? И потом мало ли, может, тебе удобнее будет, скажем, на диване? Хотя сразу должен предупредить: диван тут без подогрева. В нищете живем, сама видишь.

– Встать не знаю. Воды не лить. Попить.

Пока Антон наполняет стакан, Лиза пытается опереться на руку и привстать, но снова и снова оскальзывается на влажном полу. Наконец ей удается сесть.

Чужая кухня делает полный оборот вокруг нее и вдруг резко, с грохотом, останавливается, будто машинист ее головы разогнался так, что промахнулся мимо платформы.