Теперь Лизе ужасно хочется выбросить этот телефон, который кричит на нее голосом Макса и показывает ей эти бессистемно разбросанные многоноготочия, тыкает в глаз кольями восклицательных знаков. В прошлый раз, когда бабушка оказалась в реанимации, Лиза колотилась во все двери, но Макс с ней даже разговаривать не хотел, сразу отказал, а теперь сам колотится, чтобы она в больницу пришла, на все готов. Что-то здесь не так. Нужно разобраться. На кухне закипает и щелкает выключателем чайник. Лиза бросает телефон на куртку и идет на звук.
– Так вот, Лиза, – говорит Стас, усаживаясь за стол. – Я о вас наслышан всякого, говорят, вы отличный специалист, но ваши диагнозы – сами понимаете, хотя тут, видите ли, нам выбирать не приходится, так что – съешьте бутерброд! (Лиза послушно берет что-то с тарелки и откусывает, стараясь вначале прожевать, чем проглотить, и вообще вести себя прилично) – так что предлагаю вам ситуацию заведомой взаимной выгоды. Оглядитесь, поработайте недельку – и посмотрим, насколько мы вам подходим, а вы, извините, нам, потому что, сами понимаете, дочь и все такое… Понимаете же, да? – И он пододвигает к ней тарелку.
– Да, – говорит Лиза, с трудом сглатывая бутерброд. Испытательный срок. Хорошо, что неделя, а не, к примеру, день. Будет время сообразить, что тут вообще к чему. Показать себя с лучшей стороны.
– В случае недопонимания, – вдруг говорит Стас, – оставляю за собой, так сказать, право попросить на выход немедленно. Сами понимаете.
Да, думает Лиза. Конечно, понимаю. Никакой недели. Облом.
– Условия в целом стандартные, да? По оплате уже обсудил, тарифы ваши знаю. Накину треть сверху, пока не разберетесь с нашими, так сказать, авгиевыми конюшнями. Согласны? – Он встает и отодвигает стул.
Симка и телефон левые. По карточке ее не задержали. Стас узнал о ней из агентства. Бабушка на агентство полицию не навела – то ли забыла, то ли не успела. Получается, у Стаса, если сидеть тихо, найти ее не должны. В больницу нельзя. Да и не вырваться отсюда в больницу – сразу вылетишь.
– Согласна, – говорит она быстро, пока он не передумал, и на всякий случай берет себе еще бутерброд. Колбаса ужасно твердая и жирная, но зато настолько острая, что язык дерет, так что Лиза спокойна: сколько бы она в этом холодильнике ни пролежала, отравиться ею все равно шансы невелики, а вот к плесневелому сыру у Лизы вопросы посерьезней, хотя она вдруг вспоминает, как почти такой же сыр выкинула у Яси, а оказалось, что его таким и купили, прямо с этим вот запахом. Крику было. Видимо, и этот такой же. Лиза тянется к сыру, но Стас ее опережает:
– Ох, нет, погодите, это мы выкидываем. Простите, не заметил.
Он выдергивает тарелку из-под Лизиных пальцев и вываливает оставшиеся бутерброды поверх выползшей из мусорки горы.
– Как видите, в холодильнике тоже давно конь не валялся. Или наоборот – валялся, раз мы договорились, что у нас конюшни. – Он так заразительно смеется, что Лиза тоже улыбается в ответ.
Стас ей нравится. У нее теперь есть крыша над головой, и с хозяином явно повезло. Главное – не напортачить. Постарайся, Лиза.
Стас садится обратно на стул, теперь развернув его спинкой как положено.
– Давайте начистоту. Про диагнозы-то я не обидел вас, а?
Лиза выбирает из библиотеки реакцию, наконец улыбается, разводит руками. Все лучше, чем глотать впопыхах или отвечать с набитым ртом.
– Но рекомендации у вас ничего так. Меня впечатлить несложно, было б чем. Но я даже впечатлился от того, насколько впечатлен. – Он опять смеется. Лиза совсем запуталась, но из вежливости показывает зубы, не переставая жевать. – Посижу тут с вами, пока Эля не вернется. Все равно не смогу работой заниматься. На звонки не отвечает. Раньше с ума сходил, больницы-морги обзванивал. А она приходит наутро, как ни в чем не бывало. Постепенно привык. Ну, человечка за ней приставил, не без того. Но толку от этого человечка немного оказалось. Ну, хоть выяснил точно, что не наркота и не криминал. Уже хорошо, да? В общем, не помешала бы женская рука, конечно, что думаете?
Лиза прикрывает глаза в знак согласия, даже сахар в чае размешивать перестает. Вот когда ей бабушкины комиксы пригождаются. Порядочные бабушки учат девочек “Отче наш” и “Богородице Дево, радуйся”, а Лизина бабушка всяким комиксам богопротивным научила, зато как пригождается, а? Лиза довольна.
– Почему смеетесь? Думаете, не пойдет за меня никто? Ну, в такую-то конуру известно – не пойдет. А вот вы нам порядок наведете, Элька куда-нибудь в Америку укатит – спит и видит отца осиротить. Тут-то я развернусь. Вы не думайте, я и раньше пробовал. Оли не стало почти восемь лет назад. И вы знаете, даже не скажу, по кому я больше тосковал, по ней или по сыну. Так хотел, чтоб кто-нибудь мне еще сына родил. Я б его с рук не спускал. Снова назвал бы Львом. Или нет, зачем ему такую страшную судьбу наследовать. Назвал бы Севкой. Всеволод Станиславович! Пышновато, а?
Пышновато – не то слово. Лиза бы не выговорила, наверное. Тринадцать согласных на восемь гласных. Кто такое выговорит?