Свадьба Берсерка

На Харальда, который ее нес, люди на берегу почти не смотрели. Но ей все равно было не по себе. Она шевельнулась, ощутив, как ноет щиколотка, попросила:

— Я идти.

— Идти-идти, — проворчал Харальд.

Но на ноги не поставил, понес куда-то в сторону, по кромке берега. Остановился не скоро, возле густых зарослей. И уже тут опустил на землю. Сказал, махнув рукой перед собой:

— Кусты.

Забава, густо покраснев, похромала вперед, подбирая повыше покрывало, лежавшее на плечах широченным плащом.

А когда вернулась, Харальда уже не было.

Первое, о чем она подумала — может, с ним случилось что-то? Море плескалось рядом, всего в двух десятках шагов…

И сразу все вспомнилось — бабка Маленя, змеи те. Мысль вспыхнула — а Харальда-то нет.

Забава, кривясь и чуть не плача, заковыляла к воде. Остановилась, замерла с бьющимся сердцем, глядя с ужасом то на далекие корабли по левую руку, то на пологие, забирающиеся в небо скалы по правую, за которыми исчезала лента фьорда.

В обе стороны берег был пуст.

Забава замотала головой, оцепенело уставилась на сине-серые волны, катившиеся перед ней…

А потом услышала короткий свист. Обернулась.

Харальд топал по бережку со стороны кораблей, неся ведро, над которым вился пар. В другой руке был факел, на шею накинуто тряпье, с двух сторон падавшее на грудь. Подошел поближе, объявил:

— Мыться. Стой здесь.

И, коротко кивнув, пошел дальше вдоль берега.

Забава подумала-подумала — и осторожно похромала следом. Понятно, что он помыться решил… а ей велел остаться.

Только стоять одной рядом с водой Забава не хотела. Колотило ее как-то — и сон все вспоминался.

А еще слова бабкины о том, что всех их забрали из-за нее…

За Харальдом с ее ногой было не угнаться. Тот исчез где-то впереди, среди невысоких деревьев, росших на пологом скальном склоне. Снова появился, зашагал к ней — уже без факела, без ведра, без тряпья на шее.

— Я сама, — пробормотала Забава, когда Харальд подошел поближе — и встретился с ней взглядом.

Она захромала быстрей, хоть нога и подворачивалась, а в щиколотке что-то похрустывало. Ступню Забава почти не чувствовала, наступала на нее, как на деревянную. Одно ощущала — боль.

Но всем своим видом показывала, что может идти сама, и незачем ее на руках таскать, утруждаться…

Хоть и жалела про себя втихомолку о сказанном. Все-таки хорошо, когда тебя, как маленькую, нянькают. Приятно.

Но — стыдно. И потому, что она уже взрослая баба, вот-вот мужней женой станет. И потому, что Харальд всю ночь не спал, сначала из-за боя, потом из-за того, что корабль по морю шел.

А она, лежебока, отсыпалась за занавесками. И он ее после всего на руках потащит?

Харальд поставил ведро на прогалину среди невысоких сосенок и зарослей орешника, сейчас стоявших голыми, без листвы и без орехов. Здесь, недалеко от берега, склон сглаживался, становясь практически ровным.

Он воткнул комлеватый конец факела в одну из двух куч дров, которые сложил тут заранее. Защепил конец сука, из которого был сделан факел, между поленьями. И скинул чистую одежду, припасенную для Сванхильд, на ветку сосны.

Затем пошел за ней. Качнул на ходу головой, когда увидел, что она уже хромает по берегу, ковыляя следом за ним. Оступается, пошатываясь, того и гляди, упадет…

Ведь сказано же было — стой.

Лепет Сванхильд о том, что она сама, Харальд выслушал на ходу. И закинул ее на плечо. Отнес на прогалину, там поставил на ноги.

Затем молча занялся делом. Разжег обе кучи дров, перенес ведро с горячей водой в промежуток между ними. Ткнул рукой в одежду на ветке. Повторил:

— Мыться.

А сам отошел к краю прогалины. Развернулся лицом к фьорду.

Воздух был холодный — с тем пронзительным привкусом ледяной чистоты, какой бывает только осенью, пред тем, как выпасть снегу. От одного взгляда на ведро с водой становилось зябко.

Но Забаве вдруг захотелось продрогнуть.

Может, хоть тогда забудется то, что случилось с бабкой Маленей и другими. Слова бабкины, все то, что ей снилось…

Она торопливо похромала к ведру. Скинула сначала рубаху, стянула повязку с плеча, открыв рану, уже начинавшую зудеть под тканью. Начала загребать ладонями горячую воду, плескать на плечи, грудь, лицо.

Пламя костров трещало с двух сторон. Жар от них тек неровно, порывами. Мокрые плечи и бока то припекало, то обдувало холодом — когда со стороны берега легким порывом налетал ветер. Забава, постукивая зубами, умылась до пояса. Потом, распустив косы, ополоснула волосы, плеская на них водой из пригоршней и перетирая между ладонями пряди.

Под конец она обтерлась скинутой рубахой, натянула чистую. Настороженно оглянулась на Харальда — тот стоял на конце прогалины, не глядя в ее сторону.

И она, успокоившись, отвернулась от него. Стащила штаны и сапоги.

Ознобом, как Забава и хотела, ее пробрало. Да так, что зуб на зуб не попадал. Кожа пошла пупырышками, саму начало трясти, хотя вода в ведре и была горячей, даже немного жгла руки…

Харальд стоял все там же, между ней и морем, повернувшись к ней спиной. Она под конец кое-как ополоснула ноги, засунула их в сапоги. Торопливо завернулась в меховое покрывало.