Свадебный марш Мендельсона

11.VII.70 г.

«Здравствуй. Мое второе письмо к тебе. Сел за стол и понял: я не умею писать писем. Всякий монолог утомителен. Существуют только мои письма к тебе. Не могу же я спорить сам с собой? Твое молчание оскорбительно. Оно не похоже на детский каприз. Чем я обидел тебя? Отказался ехать? Милый друг, ничего не случается просто так. Я не сумел убедить тебя в правоте своего поступка, в том моя вина.

Мои открытия, дерзновенные замыслы солнечных городов похожи на трескотню самовлюбленного Тартарена. Это не тот запас прочности, с которым можно входить в жизнь. Я терзался, страдал от одной мысли, что когда-то все откроется.

Ради бога, не подумай, что я лгал тебе. Отнюдь. Я верил в то, о чем говорил. Мне казалось, иначе и быть не может. Я дотягивал, доводил, выправлял. Черновая работа: максимум усилий, минимум благодарности. Я делал все, потому что верил: когда-то положение изменится. Но время уходило. Все оставалось по-старому. Мне поручали лишь дотянуть, привязать, подчистить, обосновать — и ничего больше.

Потом появилась ты. Я по инерции молол красивую чепуху, заговаривал зубы папе. Я был влюблен, и мне так хотелось по-настоящему подать себя. Слава богу, вы были достаточно доверчивы и не терзали меня ненужными расспросами. У меня не ладилось в институте. Моя независимость скорее была ненужностью. А я хорохорился, излагал концепции: «Наше поколение идет на смену аморфной и безликой массе средних архитекторов. Мы должны перешагнуть через эпоху, зачеркнуть этот период рационализма. Он уничтожил архитектуру, подчинил ее экономике. Мы должны возродить искусство». Я был изрядно пьян и не запомнил деталей. Впрочем, это вряд ли имело значение. Их запоминали другие. С тех пор меня стали звать Росси. Тщеславный идиот. Я никому не говорил, но мне нравилось это прозвище».