Свержение ига

Оставшись один, он долго смотрел на карту и прикидывал. Хотя две седмицы и короткий срок, но даже их может не оказаться. Позвал Григория Мамона и поинтересовался, как это бояре хотели мириться с Ахматом. Тот отвечал, как всегда, почтительно, но густой его голос дрожал от обиды:

   — Мы, государь, о безопасности твоей пеклись и хотели, чтобы ты честь свою государскую не поганил, боярам-то легше, чем царям, промеж собой договариваться. Собрали бы мы тешь великую, направили бы своего человека к Ахматову ряднику Темиру да и вызнали бы через него, как Ахмата удовольствовать. Глядишь, всё и обошлось бы без кровопролития. А ты нас и слушать не схотел.

   — Не печалуйся, Григорий Андреевич, — ответил великий князь, — держите тешь и своего человека наготове, может, ещё сгодится. А за радение примите моё доброе слово, так своим и передай.

Обрадовался Мамон и выскочил с неожиданной прытью для своего восьмипудового тела.

Ещё одно не давало покоя — ливонцы. После поражения под Псковом они навряд ли успокоятся сами, можно, выходит, ждать нового наскока. Надежда на скорое примирение с братьями позволяла помочь псковичам, хотя, конечно, и с риском. Решил всё-таки рискнуть и приказал послать грамоту Оболенскому, чтобы тот, присовокупив псковские и новгородские рати, пошёл к Ливонской земле для строгого остережения магистра.

Вечером, так и не дождавшись зова, приехал митрополит. Он рассчитывал, что великий князь сразу соберёт членов осадного Совета, дабы поведать о своих намерениях и выслушать наставления, а не будет вместо этого устраивать здесь тайные шептания. Митрополит был полон досады за своё ущемление, за то, что великий князь, не желая добрых советов, сбежал из Кремля, корил его за неведение, в котором находятся советчики. Иван Васильевич слушал недолго:

   — Нет у меня времени, владыка, для длинных речений. Сейчас надобно не совещаться, а исполнять назначенное. Почто ты бежишь от своих дел и прибегаешь к мирским? Тебе нужно людей на борьбу подвигать, дух у них крепить, о быте радеть, от навадников отвращать, а ты норовишь указать, какие пушки лить и куда рати ставить.

Митрополит покраснел от гнева и стукнул посохом:

   — Как смеешь мне такое глаголить?

   — Смею! — поднял голос великий князь. — И палкой своей боле не колоти, не то велю остудить — время военное. Смири гордыню и внимай сказанному. Почему посадские храмы пусты? Почему пастыри твои не в церквах служат, а за кремлёвскими стенами хоронятся? Почему они сами слухам тем злобным внимают?

   — По неведению, иного не слышат. Сам-то всё таишься, — буркнул Геронтий.

   — А ты восхотел, чтобы я о своих замышлениях каждодневно объявлял? Мы ещё давно на Большом совете решили, как воевать станем, и никто тех решений не иначил. Иди, отче, и делай свои дела, как сказано. А с поучениями приходи, как ордынца прогоним...

Так и текла перед великим князем бесконечная людская вереница. Не всяк уходил с радостью, но всяк имел точное указание и спешил его исполнить, ибо знал, что государь ничего не забывает. С новым пылом заметался повеселевший Патрикеев, к мятежным братьям поспешили обласканные бояре, к Оболенскому в Псков и в Новгород понеслись гонцы с обещанием сурового возмездия ливонцам за разбои, подобрели от приветного слова Мамон и его сообщники. А Василий принялся спешно собирать пушечный наряд для Холмского, расположившего свои рати на литовском рубеже. В отличие от прочих, радости в его действиях не было, ибо жгли обидой великокняжеские попрёки, особенно в нерасторопности. Он пристально вглядывался в занятого сбором Семёна, пытаясь отыскать на его лице признаки злорадства, и, не находя их, закипал злобой.

3 октября великий князь выехал из Москвы в Кременецкое, где решил держать свои главные резервы. Митрополит, который обычно вечерами наговаривал писцам записи о происшедших событиях, продиктовал обо всём так:

— «30 сентября, сбежав от войска, приехал в Москву великий князь. В Кремле митрополит и горожане встретили его укором, бегуном называя, отчего он, опасаясь гнева, выехал из кремлёвских хором и стал жить в Красном сельце. Поело беседы с духовным пастырем великий князь укрепился духом и отправился к войску, а митрополит напутствовал его словами: «Бог да сохранит царствие твоё и даст победу на врагов. Только мужайся и крепись, сын духовный. Не как наёмник, но как пастырь добрый потщись избавить вручённое тебе словесное стадо христовых овец от грядущего ныне волка». И всё духовенство в один голос сказало: «Буди тако. Господу ти помогающу. Аминь».

Писцы так и записали.

Глава 13

НА УГРЕ

Когда груз лет был меньше стар,

Здесь билась Русь и сто татар.

В.А. Хлебников. Бех