Свержение ига

На этот день было назначено странное и доселе не виданное торжество: казнение вечевого колокола из Новгорода. Многопудовую махину почти три месяца тянули полсотни лошадей, купленных для этого случая в немецкой земле. Половина из них пала по дороге, не выдержав тягот, непролазной грязи и многочисленных слепней. В иное время такой груз повезли бы зимой по застывшим рекам, но великий князь не решился оставить колокол в Новгороде: символ вольности мог оказаться сильнее крестоцеловальных грамот, выданных на верность Москве, и вдохновить новгородцев на новую смуту. И без того уже сложились разные небылицы. Говорили, что с тех пор, как колокол сбросили со звонницы, на нём проступает по утрам кровавая испарина — это-де взывает кровь одного горожанина, некогда павшего за новгородскую вольницу и похороненного в яме, где отливался колокол. А ещё говорили, что по пути к Москве, на Валдае, рассыпался не выдержавший унижения вечевик на мелкие колокольцы, и даже показывали — вот они.

Но небылицы оставались небылицами. Московский государь Иван III Васильевич, сидя в своих новых хоромах, то и дело поглядывал в окошко, откуда был виден установленный на деревянном помосте вечевик. Сегодня по его приказу колокол должны лишить языка, побить батогами, предать анафеме и отправить на Неглинную, в пушечную избу на переплавку — символ нужно растоптать символически.

Иван Васильевич расправил бороду, густо припорошённую сединой — как-никак тридцать восемь годков исполнилось, — и задумался. Мало кто ожидал от него такой решительности в действиях с Новгородом. Даже великая княгиня София просила бросить новгородскую затею, а направить всю силу на борьбу с Ордою. Не понять было этим доброхотам, что двигало им не только стремление приобрести новые земли, но и другое, не менее важное. Для всех, недовольных властью московского князя, новгородская вольница что костёр для ночной мошки. Летит она на него и погибает, зане искушается только светом, не ведая сущности. Сущность же одна: здесь, в Москве, князь правит со боярами, а там под прикрытием веча — одни новгородские бояре. Наймут они крикунов для своего дела, вот вече и порешило, как им надо. Не хватило оральных глоток, драчунов подговорят, и опять по-ихнему выходит. Но кричат: народ правит! И верят мошки в это справедливое царство и не хотят подчиняться власти, а это для государства и есть самое страшное. Нельзя такую крамолу под боком иметь. Нужна крепкая власть, но кроме того нужна и крепкая вера в эту власть, в то, что она единственно справедливая и необходимая...

Покончив с внутренними раздорами, можно приниматься и за главное дело: полностью освободить Русь от владычества Орды. Тут нужно действовать расчётливо и хитро.

События 1472 года показали, какую опасность для Москвы представлял союз хана Ахмата с королём Казимиром. Ослабить или вовсе расстроить этот союз мог крымский хан Менгли-Гирей — давний недруг Ахмата и «господин» польского короля, которому тот был вынужден платить дань за сохранение относительного спокойствия на южных границах. С 1473 года к Менгли-Гирею потекли богатые дары из Москвы. Вскоре «любовь и братство» между двумя государями укрепились до такой степени, что Москва вместе с очередным богатым подношением послала Менгли-Гирею докончальный ярлык, где польский король объявлялся «вопчим врагом». Хитрый хан, предпочитавший доить двух кобылиц, тянул с подписанием этого ярлыка, пока новые события не изменили обстановку в Крыму.

В 1475 году под Кафу приплыла великая турецкая армада, и город сдался на милость султана. Мухаммед II, установив свою власть над генуэзской колонией, решил не вмешиваться в исконную грызню крымских ханов и ограничился лишь изъявлением их покорности. Но Ахмат, у которого сложились дружеские отношения с султаном, был более решительным. Выждав, когда Менгли-Гирей распустил своих людей для грабежа окрестных земель, он послал войско в Крым и согнал беспечного хана с престола. Правителем Крымского ханства стал племянник Ахмата Джанибек, а Менгли-Гирея заточили в крепость, сооружённую в Кафе искусными генуэзскими мастерами.

Смена власти затруднила, но не изменила политики Москвы. Она продолжала засылать своих послов с богатыми дарами новому хану, не забывая при этом и изгнанника. Иван Васильевич не спешил расставаться с лишним королём в игре, ибо масти в Крыму менялись быстро и любая из них могла стать козырной. Только что пришла весть о том, что из Крыма идёт очередное посольство во главе с Яфаром Бердеем. Цель его была неизвестной, хотя, судя по опыту, ни за чем иным, кроме выклянчивания денег и подарков, крымские послы не ходили. Но, может быть, хан наконец решился на долгожданный договор? Скверно всё-таки, что приходится гадать.