Священная ложь

– Нам нужно какое-то особое место для встреч. Вроде клуба.

Я с трудом прожевала сдобное тесто.

– Что такое клуб?

– Место, где можно собираться и болтать о всяком. Как в «Маленьких негодяях»[8].

Я смущенно покачала головой.

– Это про мальчиков, которые играли во всякие игры и устраивали себе приключения, – пояснил Джуд.

– А где они жили?

– Ну, нигде конкретно. Они выдуманные. Из кино.

– У тебя есть телевизор?!

С тех пор как мы переехали в эти места, я ни разу не видела телевизор.

– Раньше был. Папа еще давно нашел большой металлический шест, поставил его рядом с домом и соорудил какой-то прибор, который ловит в небе всякие шоу. Поэтому мы смотрели и «Маленьких негодяев», и «Лаверну и Ширли»[9], и «Я люблю Люси»[10]. Тебе бы, наверное, про Люси понравилось, ты очень на нее похожа…

– Кто такая Люси?

– Женщина из кино. Я же тебе говорю. Она, как и ты, много болтает.

Вспыхнув, я опустила голову. Пророк всегда учил, что главная женская добродетель – это безмолвие. Прежде я старалась вести себя тихо, однако, встретив Джуда, никак не могла наговориться.

– Извини, – пробормотала я.

– Я не о том. Просто ей есть о чем рассказывать. Она со всеми делится сплетнями. С подругой Этель, с Рики… Это ее муж. Он кубинец, играет в музыкальной группе, и Люси иногда танцует на его выступлениях.

– Что значит «кубинец»?

– Он из такого места… Вроде острова, там всегда жарко.

– Это где-то рядом?

– Нет, до него три тысячи километров.

– Ух ты!

– В общем, я решил, что нужно построить наш клуб здесь, на полпути между моим домом и твоим.

– Его могут найти, – предупредила я.

К этому времени Джуд уже знал про дьяконов и предложил построить домик высоко на дереве, где никто не станет искать. Он умел выстругивать из палых деревьев доски, так что мы соорудили в ветвях лиственницы нечто вроде хижины. Строили долго; под конец работ дерево уже стало облачаться в горчично-желтый наряд. Сквозь тонкие стены доносились осенний запах земли и древесное дыхание.

К одной из стен Джуд прибил цветную фотографию, где рядом со светлым долговязым мужчиной стояла темнокожая женщина в пышном белом платье, отделанном сиреневыми кружевами. В рамке под картинкой виднелась какая-то подпись карандашом.

– Что здесь написано? – спросила я.

– «Вейлон и Лоретта», – ответил Джуд. – «В день нашей свадьбы».

– Твои родители? – спросила я, выискивая в его лице сходство с людьми на фотографии.

Тот кивнул, выпиливая ржавой ручной пилой отца окошко в восточной стене.

– А твой папа не рассердится, что ты ее взял?

– Он даже не заметит. Он не любит рассматривать мамины фотографии. Говорит, что самый лучший ее образ хранит в памяти. – Джуд вдруг опустил пилу. – А знаешь, что я иногда думаю? Я думаю, что папа от чего-то прятался. Именно поэтому он уехал из города и поселился в этих местах.

– От чего?

– Понятия не имею. Знаю лишь, что бабушка с дедушкой были очень не рады, что он женился на маме. Они не смогли бы остаться вместе, если б не сбежали. Но мне все равно интересно, почему они просто не уехали в другой город.

– Ага. – Я кивнула.

Меня мучил тот же вопрос. Почему мои родители бросили родных, дом, работу и пошли вслед за совершенно чужим для них человеком? Почему родители Джуда выбрали жизнь посреди дикого леса, не имея за душой ничего, кроме походной печки и двух Библий?

В один из тихих осенних дней Джуд начал учиться играть на гитаре. Со временем его бренчание становилось увереннее, и он запел.

«Каждый день и каждый вечер пой и веселись. Пусть по счету платить нечем – шире улыбнись. Пусть продали мы автобус и заложено жилье, но улыбку не отнимет никакое дурачье…»[11]

Отложив гитару, Джуд протянул мне ладонь. Я приняла ее, и он обошел вокруг меня, бестолково дрыгая руками и ногами – оба мы совершенно не умели танцевать. Нас разделяли добрые полметра, но его пальцы, сухие и твердые, крепко сжимали мои. За окном небо заливал ранний закат.

«Что зимою, что весной – толку зря рыдать? – пропел Джуд, немного сбившись с дыхания. – Крепче мы затянем пояс – и айда плясать. Богачи пускай жиреют, бедняки нищают; нас с тобой, душа моя, беды не пугают…»

Я смеялась так, что от хохота тряслись деревья и дрожали все кости внутри. Джуд снова взял гитару. Локти его мерно двигались вверх и вниз, пока он перебирал струны, а солнце ласково гладило ему подбородок.

Раньше я и подумать не могла, будто люблю Джуда. Я вообще не понимала, что такое любовь. Знала ее лишь по сказкам, которые у пруда читала мне Берти. Про принцессу, осознавшую с замиранием сердца, что любит крестьянина. Про лягушку, изменившую форму, вопреки всем законам биологии, после касания женских губ. В этих сказках за признанием неизменно следовали звон свадебных колоколов и невыразимое счастье на лицах жениха и невесты.

Для меня же свадьба никогда не ассоциировалась с чем-то радостным. Она вообще не сочеталась с представлением о любви.