Священная земля

Он подозревал, что это звучит как Плохая Логика в облаках Аристофана, и он ждал, что Соклей скажет то же самое. Менедему похабные глупости Аристофана нравились гораздо больше, чем его кузену, но Соклей знал - и не одобрял - "Облака ", потому что они высмеивали Сократа. Однако, к его удивлению, Соклей заговорил об афинянине по-другому: “Возможно, ты прав. Вы знакомы с Симптомом Платона, не так ли, или знаете о нем? Это та, где Алкивиад приходит с улицы, как ты говоришь, и рассказывает о тех временах, когда он пытался соблазнить Сократа.”

“Разве Сократ не должен был быть уродливым сатиром?” Спросил Менедем. “А разве Алкивиад не был самым красивым парнем в Афинах, когда бы это ни было?”

“Около ста лет назад”, - сказал Соклей. “Да, Сократ был уродлив, и да, Алкивиад был совсем не таким”.

“Тогда почему Алкивиад пытался соблазнить его?” Спросил Менедем. “Если бы он был так красив, он мог бы заполучить любого, кого выбрал. Вот как все устроено”.

“Я знаю”, - сказал Соклей с некоторой резкостью в голосе. Менедем испугался, что попал впросак. Он был исключительно красивым юношей и наслаждался роскошью придираться к своим поклонникам. Никто не ухаживал за Соклеем, который был - и остается - высоким, неуклюжим и невзрачным. Через мгновение Соклей продолжил: “Если Алкивиад мог выбрать любого, кого хотел, но намеревался соблазнить Сократа, о чем это тебе говорит?”

“Что он был очень близорук?” Предположил Менедем.

“О, идите выть!” Воскликнул Соклей. Диокл громко рассмеялся. Теперь он не терял хода; при хорошем бризе с севера "Афродита" отправилась в Патару на одном паруснике. Соклей заметно собрался с духом. “Он знал, что Сократ уродлив. Все знали, что Сократ уродлив. Так что же он увидел в нем, если не красоту его души?”

“Но это была не его душа, за которой охотился Алкивиад”, - указал Менедем. “Это была его...”

“Иди и вый”, - снова сказал его кузен. “В этом суть симптома: как любовь к прекрасному телу ведет к любви к прекрасной душе, и как любовь к душе - это нечто более высокое, лучшее, чем любовь к телу”.

Менедем убрал руку с рулевого весла, чтобы почесать затылок. “Любовь к прекрасному телу, да. Но ты только что закончил признавать, что тело Сократа не было красивым или что-то близкое к этому.”

“Ты намеренно усложняешь ситуацию, не так ли?” Сказал Соклей.

“Не в этот раз”. Менедем вскинул голову.

“Правдоподобная история”, - мрачно сказал Соклей. “Ну, посмотри на это так: душа Сократа была настолько прекрасна, что Алкивиад хотел затащить его в постель, несмотря на то, что его тело было уродливым. Это уже кое-что, тебе не кажется?”

“Полагаю, что да”, - сказал Менедем. Соклей выглядел так, словно размозжил бы ему голову амфорой оливкового масла, если бы тот сказал что-нибудь еще. Конечно, он выглядит именно так, подумал Менедем. Если кто-то красивый мог влюбиться в уродливого Сократа ради его прекрасной души, почему кто-то не мог сделать то же самое с некрасивым Соклатом ради его души? Неудивительно, что он принимает эту историю близко к сердцу.

Он не привык к таким озарениям. Это было так, как если бы на мгновение бог позволил ему взглянуть из глаз Соклея, а не в них самих. Он также понял, что не может ничего сказать своему двоюродному брату о том, что он видел, или думал, что видел.

Солнце село. Моряки ели ячменный хлеб с оливками, луком и сыром. Менедем запил свой скромный ужин крепким красным родосским вином: достаточно хорошим, чтобы пить, но не продаваемым где-либо за пределами острова. Он подошел к поручням и помочился в море. Некоторые матросы устроились на скамьях для гребцов и сразу уснули. Менедем не мог. Он сел на доски палубы юта - он стоял весь день - и наблюдал, как появляются звезды.

Луна, растущий полумесяц, низко висела на западе. Она была недостаточно велика, чтобы проливать много света, хотя ее отражение танцевало на море позади Афродиты    . Блуждающая звезда Ареса, красная, как кровь, но не такая яркая, какой она иногда становилась, стояла высоко на юго-востоке.

Соклей указал на восток. “Там блуждающая звезда Зевса, она как раз поднимается над горизонтом”.

“Да, я вижу это”, - сказал Менедем. “Самая яркая звезда на небе, Арес угасает, а Афродита слишком близко к солнцу, чтобы какое-то время наблюдать”.

“Интересно, почему несколько звезд блуждают, как луна, но большинство из них навсегда остаются на одном месте в небе”, - сказал Соклей.

“Как ты можешь надеяться узнать это?” Сказал Менедем. “Они делают то, что они делают, вот и все, и этому конец”.

“О, я могу надеяться узнать почему”, - ответил его кузен. “Я не ожидаю этого, заметьте, но я могу надеяться. Знать, почему что-то происходит, даже важнее, чем знать, что происходит. Если вы знаете, почему, вы действительно понимаете. Сократ, Геродот и Фукидид - все они говорят там одно и то же”.

“И это должно сделать ее такой”. Менедем придал своему голосу тонкую сардоническую нотку.

Но Соклей отказался клюнуть на наживку. Все, что он сказал, было: “Знаешь, Гомер тоже говорит то же самое”.