Евдокима (Мещерского). Пытаясь всякими способами подорвать авторитет Патриарха и его ближайших сотрудников в глазах народа, он прибег к своеобразному провокационному приему. Он уведомил Патриарха, что он, глубоко скорбя о происшедшем церковном разделении, продолжает искренно почитать Патриарха и, не признавая законным происшедшего на последнем (1923 года) обновленческом «соборе» акта низложения Патриарха, желает войти в переговоры о примирении его – Евдокима и всей обновленческой Церкви – с Патриархом. Было условлено создание смешанной комиссии из представителей Патриаршего и обновленческого управления. С патриаршей стороны были назначены Патриархом в эту комиссию два члена Синода, архиепископ Серафим (Александров) и епископ Иларион, и председатель Московского Епархиального Совета профессор протоиерей В. Виноградов. Заседание комиссии состоялось на нейтральной территории, в помещении бывшей часовни Преп. Сергия у Ильинских ворот. С обновленческой стороны явился сам архиепископ Евдоким и секретарь обновленческого церковного управления – светское лицо, являвшееся фактически при этом управлении «оком» ГПУ. На этом заседании архиепископ Евдоким, к изумлению патриаршей депутации, повел речь совсем не о «примирении» его и обновленцев с Патриархом, а о том, что Патриарх ради мира и блага Церкви должен отречься от власти и что члены патриаршей депутации должны сделать Патриарху в этом смысле предложение. Депутация, выслушав длинную речь архиепископа Евдокима, с трудом подавляя свое негодование, ответила, что ей поручено вести переговоры о примирении Евдокима и обновленцев с Патриархом, обсуждать же вопрос об отречении Патриарха она никак не уполномочена и не может; единственное, что она может и обязана сделать, это с возможной точностью передать Патриарху содержание выслушанной речи и таким образом информировать Патриарха о действительных взглядах и настроении архиепископа Евдокима и возглавляемого им управления.
С глубоким возмущением возвратились члены депутации к Патриарху и доложили ему о провокационном образе действий архиепископа Евдокима. Патриарх с обычной своей добродушной улыбкой сказал: «Так я и предполагал обман; от Евдокима другого и ожидать было нельзя». Но провокация пошла гораздо далее, чем можно было предполагать.
Через ряд дней в советских газетах появилось «интервью» архиепископа Евдокима, в котором он, в связи с указанным заседанием смешанной комиссии, заявил, что будто бы теперь «даже такие ближайшие сотрудники Патриарха, как епископ Иларион, пришли к убеждению необходимости, ради пользы Церкви, отречения Патриарха от власти и что они уже уговаривали Патриарха согласиться на это отречение». Конечно, возмущению этою клеветою архиепископа Евдокима среди участников комиссии и Патриаршего церковного Управления не было конца. Предпринят был ряд попыток поместить в советских газетах опровержение, но так как этот провокационный акт был сделан в контакте с ГПУ, то все попытки эти остались безрезультатными. Заметка же об этом «интервью» стала известна, конечно, не только по Москве, но и по всей России. В Москве, где очень хорошо знали истинное положение дела, никто в церковном мире этой заметке не поверил, но в провинции, где привыкли верить печатному слову и где епископа Илариона близко не знали, нашлось немало простодушных людей, которые не могли допустить, чтобы архиепископ говорил чистую ложь, и сами поверили этой лжи и стали невольными распространителями якобы достоверных слухов о мнимой неустойчивости незабвенного, неустрашимого и твердого, как скала, духом архипастыря – беспредельно преданного Святейшему Патриарху Тихону ближайшего его помощника.
Правовое положение Патриарха Тихона и Патриаршего управления этого периода