Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие

Прежде всего мы считаем необходимым рассмотреть вопрос о первоначальном надписании послания. Греческие рукописи дают большею частью такое заглавие: „К Евагрию монаху слово о Божестве“(προς Εΰάγριον μοναχον περί θεοτητος λόγος); но в одной из греческих рукописей, находящейся в Ватиканской библиотеке, произведение надписывается: „К Евагрию монаху о Святой Троице“, а в другой: „Григория Богослова к Евагрию“ [483]

. Сирийские рукописи дают заглавие: „святого Григория Чудотворца к Филагрию о единосущии“(перед этим в рукописи помещено с именем св. Григория Чудотворца произведение ή κατά μέρος πίστις). Что касается имени адресата, то предпочтение, очевидно, должно быть отдано греческим рукописям, согласно называющим его Евагрием. Как произошла замена его в сирийской рукописи, сказать трудно; может быть, справедливо предположение И. Дрэзеке, что в греческой рукописи, послужившей оригиналом для сирийского переводчика первые буквы имени „Евагрий“были неясны, и он по догадке поставил имя „Филагрий“ [484]

. Но все остальное в надписании представляется неустойчивым. Рукописи дают три обозначения содержания произведения: „о Божестве“и „о Святой Троице“в греческом тексте и „о единосущии“в сирийском переводе, которое, вероятно, здесь также является переводом с греческого. По–видимому, можно предполагать, что этих обозначений первоначально не было, и на них нужно смотреть, как на попытки определить содержание произведения. Наконец, нельзя признать первоначальной и прибавку к имени Евагрия „монах,, (μοναχός): если бы она стояла в древнейших рукописях, то не могла бы исчезнуть в сирийском переводе, так как едва ли можно предположить перевод этого произведения еще в то время, когда в сирийских областях монашество не было известно; а в таком случае это наименование для сирийского богослова было слишком почтенно, чтобы он мое опустить его, если бы оно стояло в греческом оригинале. Ввиду этого мы полагаем, что первоначальное надписание произведения было просто: „К Евагрию“(προς Ευάγριον). Это имя должно было непременно стоять в надписании, иначе нельзя было бы объяснить, почему оно появилось в позднейших рукописях, так как имя адресата в самом произведении не названо.

Что касается внешних свидетельств относительно принадлежности трактата о единосущии св. Григорию Богослову, то в этом отношении дело обстоит таким образом: в греческих рукописях трактат о единосущии известен с именем св. Григория Богослова; но в некоторых рукописях [485]

, при этом произведении находится замечание: Ίστέον οτι κατά τινας ό λόγος ουτος αμφιβάλλεται. Мы уже знаем, что такая заметка имеется в рукописях и относительно Μετάφρασις εις τον Έκλγησιαστήν Σολομώντος. Последнее оказалось критически верным. Но по отношению к „Переложению Екклесиаста“мы имеем возможность проверить ценность критической заметки прямыми свидетельствами Руфина и Иеронима; в данном же случае таких прямых указаний мы не имеем; однако от этого сила заметки нисколько не умаляется, так как рукописи ясно указывают на такое колебание относительно действительного автора трактата: в одной рукописи автором его назван Василий Великий, в другой — Григорий Нисский [486]

. Хотя И. Дрэзеке и склонен считать это колебание не необычным по отношению к произведениям древности [487], однако значения его вообще отрицать нельзя. К этим свидетельствам рукописей сирийский перевод присоединяет еще одно имя — св. Григория Чудотворца. Из этих свидетельств ясно, что послание к Евагрию было блуждающим произведением. И. Дрэзеке указывает на очень важное с его точки зрения обстоятельство, что греческие рукописи неизменно указывают на последнюю четверть IV века; но этот факт едва ли может иметь серьезное значение; если обратить внимание на то обстоятельство, что лица, которым греческие рукописи усвояют трактат принадлежат к одной группе — великих каппадокийцев: попавши в этот круг, оно не могло выйти из него, пока сирийская рукопись не указала еще на одно лицо, сродное им, но жившее значительно раньше. В виду этого рукописное удостоверение авторства Григория Богослова нельзя признать решительным.

Из этого можно пока сделать то заключение, что внешние свидетельства не дают исключительных преимуществ св. Григорию Богослову по отношению к рассматриваемому посланию, но несомненно обязывают исследователя прежде всего заняться теми внутренними доказательствами, которые приводятся в пользу принадлежности его св. Григорию Богослову.