Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

Воспитанник дьячков! Безграмотный писец!Скажи, чьей властию ты сделался творец?Когда вскарабкался на трудную столь гору,И мракоумного быв не причастен вздору,

Свершил желание отечества сынов.И собственну к нему явил свою любовь?Великого Петра деяния чудесны.Труды, старания сколь были нам полезны,Явил трудами ты толико многих лет.

Творению его давно чудится свет,Но кто ж достойно то изобразить потщился?Судьбой был избран ты, с усердием стремился,Покрыл ленящихся ученых всех стыдом,

Бессмертия достиг всехвальным столь трудом.Г. Б.

Да, Иван Голиков «вскарабкался» на трудную «гору» истории и «свершил желание отечества сынов»: представил деяния — биографию Великого Петра в различных материалах. Не пора ли было воспеть и екатерининскую эпоху или, по крайней мере, поставить ее на прочный пьедестал прошлого. Но как?

Екатерина сама начинает сочинять «Записки касательно Российской Истории», составленные из свода разных русских летописей со многими синхронными таблицами и с критическими замечаниями. Ученые позднее отмечали, что если бы в них указаны были «источники, из коих почерпались выписки сии, то бы книга сия была совершеннейшею в своем роде для любителей Русской Истории».

Она набрасывалась с жадностью на летописи, выписывала из них интересные куски, делала сопоставления с днем сегодняшним. Екатерина настолько увлеклась летописями и написанием истории, что до конца жизни считала это любимым занятием.

В письме к Гримму она писала: «У меня все был недосуг, благодаря делам и старинным летописям. Дошедши до 1321 года, я остановилась и отдала переписывать около восьми сот страниц, нацарапанных мною. Представьте, какая страсть писать о старине, до которой никому нет дела… А между тем, я очень довольна, что привела в порядок все относящееся до истории, и сделала это лучше всех, кто брался за эту работу до сих пор. Я тружусь точно за деньги, так корплю, так стараюсь, кладу в дело весь свой ум и сообразительность, и всякий раз, как напишу страницу, восклицаю: Ах, как это хорошо, мило, восхитительно! Но, конечно, я никому об этом не говорю, кроме Вас, Вы понимаете, надо мною стали бы смеяться».

Однако не только наслаждение руководило императрицей. Вспыхнула Французская революция. Пала Бастилия. В руках восставших оказался король. Приближалась развязка. Надо было показать вековечность монархии, ее истинность: неизбежность разгрома бунтовщиков.

Вольтеровы изыскания, мудрствования Монтеня, Монтескье и Дидро оказались пьедесталом для кровавой революции. Надо было искать опоры в истории народа, в подвигах тех, кто готов был к самопожертвованию во имя Отечества и монархии.

* * *

Год 1790 был снова нелегким, хотя война со шведами сошла на нет, турок били, но красным заревом полыхала на далеких европейских границах Французская революция. Шатались королевские троны. Не Пугачев сокрушал, а слово. Слово о свободе, равенстве и братстве, сказанное всуе. И она, придя к власти, от этих слов не шарахалась. Внимательна была к речениям энциклопедистов французских. Но когда сие внедряется тесаком, пулей и кулаком, когда простолюдин необразованный стал равенства со старинным родом аристократов требовать и братства с королем, поняла, как эти философы ошибались и какую удобную стезю проложили для бунтовщиков. Решила свериться с отечественными любомудрами и историками, как их слово отзывается на время, куда компас эпохи стрелку настраивает, что века вещают им и ей в успокоение. Собрала сих ученых мужей у себя в Зимнем дворце для совета. Да, то было сборище олимпийцев. Не богов, конечно, но вершителей судьбы России. Не нынешней, ибо нынешняя была в руках у правительницы и ее сподвижников, а той бывшей, прошедшей, которая вроде бы состоялась, но от того, как ее прописать, как выстроить, кого в герои определить, что вспомнить, а что и призабыть, зависело, как обозначится эта судьба в головах, сердцах и душах потомков.

В тот осенний день во дворце собрался весь цвет российской исторической науки.