Святослав

– Если же увидишь кесаря, – продолжал Святослав, – напомни ему о давней дружбе и любви между болгарами и русскими; напомни, как князь Симеон и князь Игорь купно ходили на ромеев, скажи, что кровь русов и болгар давно уже смешалась над морем Русским.

– Скажу, княже, ибо есть в том море капля и моей крови.

– А так начав, передай кесарю Петру мои дары г лучшего коня земли Русской, мой княжий меч и щит – и скажи ему, что император Никифор прислал ко мне своего василика с золотом и просит, взяв дружину, идти на болгар. Слушай, Богдан, скажи еще кесарю от меня, что у болгар и русов был и есть один враг – ромеи, и недаром люди наши, мудрые кесари и князья, воевали с константинопольскими василевсами. И ныне не беру я императорского золота, не хочет его и моя дружина: ведомо нам, что Византия замыслила сначала покорить Болгарию, а ютом и Русь. Потому и говорю Петру: «Идем, кесарь, на Византию купно». Об этом пишу в грамоте, вот моя печать.

– Слушаю, князь, все исполню, – кланяясь, сказал тысяцкий Богдан. – Когда велишь ехать?

– Ныне же, – не задумываясь, ответил князь Святослав, -собирай дружину и, как встанет солнце, поезжай. Погоди, я еще не кончил, воевода, – сказал князь Святослав, заметив, что Богдан собирается уходить. – Обо всем, что тебе сказал, написано в грамоте. Если же кесарь Петр не примет грамоты и даров или не даст ответа, скажи ему, что русские люди не хотят погибать, но желают смерти и болгарам, скажи: «Князь Святослав идет на вы!»

– Все сделаю, княже, как велел!

За Днепром светало, заголубела вода, у берега Почайны, как черные птицы, сложившие крылья, покачивались хеландии.

4

Гора, предградье и Подол жили обычной жизнью. На княжьих и боярских нивах буйно колосилось, наливалось всякое жито, из-за Днепра чадь везла с бортных угодий колоды пахучего меда, уже в дарницах киевского князя на заднепровских лугах скосили травы и свезли в город, а греческие хеландии все еще стояли на Почайне…

Василик Калокир не раз добивался у князя приема, встречался с ним, спрашивал:

– Каков же будет, великий князь, твой ответ?

Князь Святослав мерил взглядом хитрого василика, понимая его беспокойство: ведь дни шли за днями, а сидеть сыну протевона на Почайне было скучно и тоскливо.

Однако князь не давал ответа – он ждал тысяцкого Богдана из Болгарии – и говорил:

– Я нелшператор ромеев, дабы днесь решать, а заутра изменять. Русь велика, земель в ней много, должен совет держать со всеми князьями. Послал я к ним своих гонцов, теперь жду ответа. А разве тебе худо в Киеве-городе?

– В Киеве-городе мне не худо, – нетерпеливо отвечал Кало-кир» ~" однако и своя земля зовет…

– Как же ты поедешь, Калокир? Днепр пересох, твои хе-ландии не пройдут через пороги, вот осенью, в разлив, долетишь до моря, как на крыльях.

– Ох, княже Святослав! – сокрушался Калокир. – Так, чего доброго, и зимовать придется в вашем Киеве-граде…

– Нет, Калокир, зачем зимовать! Впрочем, коли б и на зиму остался, не пожалел бы. Чуден Киев и Днепр в летнюю пору, но не худо у нас и зимой…

– Все же хотелось бы получить ответ, пока тепло, а не в стужу.

Вскоре Калокир получил ответ.

До рассвета еще далеко, но стража на городницах дает знать, что ночь на исходе. Перво-наперво несутся медные звуки бил с главной башни, над Подольскими воротами: «Бля-а-ам!… Бля-а-ам!… Бля-а-ам!…» – словно о чем-то они просят…

И тотчас по всей стене им отзываются била – на башне, что высится над ручьем, наБерестовской, над воротами у Переве-сища.

Одновременно раскрываются Подольские и Перевесищан-ские ворота, а на фоне еще серого неба видно, как по ту сторону ворот уже ждут дворовые, которые привезли всякую снедь из княжьих сел. Они медленно въезжают на мосты, гулко отдается в сводах ворот лошадиный топот.

Гора оживает. То тут, то там вспыхивают огоньки в домах по главному концу от Подольских ворот до Берестовской башни, в княжьих теремах, службах, крыши которых чернеют налево от главного конца до самой стены; еще больше огоньков вспыхивает справа, в теремах воевод да бояр, и далее у Перевесищанской стены, где живут купцы, княжьи и боярские ремесленники, кузнецы, простые дворовые, всякая чадь, рабы да черные люди.

Но не только огни показывают, что Гора проснулась, весь город уж шумит, как потревоженный улей. На городницах сменяются стражи, а они всегда одинаковы? ночью ходят неслышно, а чуть день – дерут глотки…

– Гей, там, над ручьем, чьи лодии прибыли ночью? – слышится с башни сильный хриплый голос.

– Из Родни… Ро-одни! – доносится откуда-то снизу, из тумана.

– А чьи стоят на плесе?

– Переяслав… Остер… Чернигов…

Во всех концах Горы ржут лошади, ревут коровы, поют петухи, скрипят двери, звучат мужские и женские голоса. Где-то глухо бьет молот, где-то плачет ребенок. А из-за городской стены, из пробудившихся лесов и долин, несется многоголосый птичий гомон.

Но оживленнее всего у княжьего терема: отовсюду тянутся туда воеводы и бояре, в серой мгле вырисовываются их темные фигуры, слышится громкий разговор, звон оружия, посохи с железными наконечниками, ударяя о камни, высекают искры…