– Я, – ответила Шарлотта, – начну носить трусы на работу.
Сразу после обеда, Ферн Эмерсон, оставив «Приветливый лепесток» в надежных руках Брайди, внесла тяжелую картонную коробку в кафе Рафаэлло на Дюфрен-стрит. Она поставила коробку на свободный столик и открыла ее. Оттуда сразу полезла пузырчатая пленка.
– Эти, – сказала она Рафаэлло.
Тот поджал губы. Почесал затылок.
– Ты уверена? Это ведь для твоей помолвки? И ты выбрала фарфор со свадьбой принца Чарльза и принцессы Дианы?
Ферн радостно кивнула.
Раф с беспокойством пробежал по редеющим темным волосам рукой.
– Но, учитывая то, о каком количестве гостей мы говорили, здесь его слишком мало. На всех не хватит.
Похоже, у Рафа отлегло от сердца, когда он смог привести этот неоспоримый аргумент.
– Вообще-то, – возразила Ферн, указывая на минивэн Калеба, припаркованный перед входом в кафе, – там, откуда я его взяла, осталось намного больше.
В деревушке Фритвелл, в Оксфордшире, Дороти Уэверелл-Скотт, урожденная Гизборн, бывшая владелица самой большой в мире коллекции фарфора с изображениями свадьбы принцессы Дианы и принца Чарльза, проснулась и поняла, что ее муж уже на ногах. Это ее озадачило, ведь по натуре Руперт вовсе не был жаворонком. Она надеялась, что ему не стало плохо.
У основания лестницы, словно разведчик на передовой, сидела Флосси, их колли. Заметив хозяйку, она расплылась в заговорщической улыбке, а затем встала, развернулась и отправилась на кухню, жизнерадостно помахивая хвостом и цокая когтями по линолеуму.
Руперт стоял у плиты и готовил яичницу.
– Ну, добрый вечер, миссис Уэверелл-Скотт, – подмигнул он.
– Доброе утро, мистер Уэверелл-Скотт, – откликнулась Дороти. Им эта шутка никогда не надоедала.
Дороти заметила, что Руперт накрыл стол белой скатертью и достал лучшее столовое серебро. На столе, рядом с ее местом, ждал красивый конверт, а в фарфоровой вазе стояла дюжина великолепных красных роз. Она судорожно вздохнула, разглядев, что ваза была из серии со свадьбой Чарльза и Дианы.
О, Руперт, – вздохнула Дороти.
– С Днем святого Валентина, любимая, – сказал Руперт.
Женщина подцепила ногтем, покрытым лаком оттенка «Пыльца фей», клапан огромного белого конверта. Затем замерла. Рыжему коту, смирно сидящему на пластиковой столешнице кухонного стола и следящему за каждым ее движением, она сказала:
– Ну, Засранец, приступим.
Внутри конверта оказался журнал. Женщина торопливо пролистала страницы. Затем замерла, уставившись на страницу застывшим, неверящим взглядом. Тикали часы. Стучало сердечко кота. И только женщина не шевелилась и, похоже, даже не дышала.
Затем:
– Ииииииииииии!
Все официально. Его напечатали. И доказательством тому маленькая квадратная фотография: портрет в профиль, шея длинная и изящная, волосы уложены локонами, которые выбиваются из-под намотанного на голову шарфа ярчайшей расцветки. Это была она. На самом деле. Она превратилась в Давину Дивайн, астролога «
Дэниел Гриффин кинул февральский номер журнала на стол и, удовлетворенно улыбаясь, откинулся на спинку кресла. Номер получился великолепным, даже с учетом его предвзятости. Дженна подготовила материал о свежем скандале вокруг командировочных расходов, в результате которого могла лишиться кресла большая шишка в парламенте, а несколько цитат из разгромной статьи Мартина об австралийском регби уже вовсю гуляли по Сети. Что касается Жюстин, Дэниел вынужден был отдать ей должное. Она не упустила ни одной мелочи с момента своего возвращения на работу, а ее статья об увольнении громогласного скандального радиоведущего была столь изысканно-саркастичной, что Дэниел пару раз хохотал в голос.
Если между нами, подумал Дэниел – как раз, когда телефон, лежащий на столе зазвонил – он тоже заслужил похвалу. Заменить Лео Торнбери никому неизвестной Давиной Дивайн было рискованным шагом, но если ее проба пера зацепит читателей, то риск многократно себя оправдает. Стиль Давины оказался современным, ироничным, с намеком на игривость, и – что немаловажно – в ее февральском гороскопе было сказано, что Львов ждут потрясающие успехи в личной жизни. Дэниел, все так же развалившийся в кресле, слушал, как телефон звонит раз, другой, третий. Львы, подумал он, откликаются на зов только когда это удобно им.
– Дэниел Гриффин, – сказал он, все-таки взяв трубку.
– Дэниел, здравствуйте, – раздался в трубке женский голос. – Это Анника Кирби.