Связанные звездами

– Очистку совести, наверное.

Блесид облокотилась на стойку и внимательно посмотрела на Саймона.

– Продолжай, – велела она.

Прошло два часа, за которые Саймон успел рассказать Блесид о том, как был обручен с Тэнзи Бринклоу, и о том, как хорошо им было вместе, и о том, как внезапно на него обрушился их разрыв из-за того, что он предложил ей купить «Альфа Ромео», а может, из-за того, что она просто испугалась, о том, что в итоге боязнь осуждения со стороны подруг оказалась сильнее, чем любовь и радости секса в кожаных перчатках. Поэтому женщина назвала его альфонсом и выставила ему счет на ту сумму, которую он брал у нее взаймы, и еще на кое-что: например, ужины в ресторане и выходные в шикарном загородном отеле.

За эти же два часа Блесид успела дважды сходить в дамскую комнату и прикончить свой третий стакан сидра, а Саймон отказался покупать ей четвертый, вместо этого заказав две чашки горячего шоколада. А затем Блесид, вылавливая пенку из кружки маленькими кусочками, рассказала Саймону о Дейве и его отношении к возобновляемым источникам энергии, что, несмотря на всю экологичность термина, скорее всего, означало уверенность, что он в любую минуту может найти новую подружку, и о том, что у его последней подружки огненно-рыжие волосы и сиськи, под которыми можно спрятать небольшое островное государство, и о том, как Блесид приехала домой пораньше и застала ее голую у холодильника.

Затем Саймон рассказал Блесид о том, как он отдавал Тэнзи деньги по частям в течение года или около того и что ему все это время приходилось сталкиваться с ней в коридорах больницы, и он успел привыкнуть к выворачивающему внутренности чувству стыда, а все потому что деньги для него – это то, что ты используешь, когда оно есть, и то, без чего обходишься, когда нет, а для нее – это безопасность, уверенность, успех, семья, сила, броня и, как оказалось, смысл жизни.

– Я думал, мы проведем остаток жизни, исследуя скрытые глубины друг друга, – подвел итог Саймон. – Но в ней не оказалось глубины. Только скрытые мели. Моя ошибка.

Внезапно Блесид нетерпеливо выпрямилась на стуле.

– Повтори-ка.

– Что?

– Просто повтори.

– Моя ошибка.

– Нет, нет, – замахала она своей маленькой ручкой. – До этого.

– В ней только скрытые мели?

Блесид расслабилась.

– Скрытые мели, – тихо произнесла она. – Скры-ты-е ме-ли, – повторила еще раз, позволяя словам превратиться в музыку. Затем опустила руку, открыла замки на футляре, достала отличную черную гитару и устроила ее на коленях. Черная Цыганка была прекрасна, и Саймон Пирс с восторгом следил, как Блесид пощипывает струны, извлекая завораживающий каскад горько-сладких аккордов. Она прикрыла глаза и сыграла повтор, начав тихонько мурлыкать себе под нос.

– Знаешь, на прошлой неделе мне исполнилось тридцать пять, – произнесла Блесид, не открывая глаз. – Тридцать пять!

И Саймон чуть не сказал: «С прошедшим днем рождения». Но она была уже не с ним. Он проработал акушером достаточно долго, чтобы узнать этот взгляд, который бывает у женщин, когда они забывают про окружающий мир, сосредотачиваясь на чуде рождения.

Песня рождалась под ее пальцами, перебирающими медные струны, и вскоре Блесид уже пела, и голос ее царапал, как тончайшая наждачная бумага, и заставлял грустить, как прерванная птичья трель.

Я искала глубин, но встречала лишь ложь,

Я смотрела вперед и не видела путь.

Не сумела в глазах я твоих утонуть,

Там, где брод, с головой никогда не нырнешь.

Красивый мальчишка,

На деле пустышка.

Полюбить я успела,

Но нырнуть не сумела

И теперь налетела

На скрытые мели.

Она пропела слова еще раз, а затем быстрые пальчики свободно пробежали по струнам Черной Цыганки, и полилась прекрасная мелодия. Саймон Пирс решил, что именно так звучал бы перламутр, стань он музыкой.

Блесид повторила слова снова, на этот раз громче и прочувствованнее, и закончила песню протяжным аккордом. Когда она открыла глаза, взгляды всех людей в «Шалуне и шалунье» – даже того парня с астероидами у камина – были обращены к ней.

Лев

– Плат девственницы жалок и невзрачен. Он не к лицу тебе^[57], – процитировал Ник, меряя шагами свой крохотный балкончик: четыре шага в одну сторону, четыре в другую. – Сними его. О жизнь моя! О милая! О радость! Сама не знает, кто она.

– Не-а, – перебила Жюстин с другой стороны.

На дворе стоял конец июля, и в это субботнее утро Жюстин вытащила стул на свой балкон и уселась на нем по-турецки – с открытым арденовским изданием «Ромео и Джульетты» на одном колене и на три четверти пустой коробкой шоколадных драже на другом. На ней были толстый джемпер крупной вязки и шерстяная шапочка, ведь, несмотря на приближение полудня, на бетонной кромке балкона и перилах оставались следы изморози.

– Что значит «не-а»?