Свидетель

Решив, что не станет тревожить ее своим присутствием, Валерий старался не приближаться. Она ходила мимо, или сидела в другом конце общего зала, или переводила, или разговаривала с кем-то — просто жила, не подозревая, что он рядом.

А Валерий, лишенный права заговорить, глядя на Варю, чувствовал себя странно. Сначала, как обычно: виновато и одновременно осуждающе, не избегая привычного раздражения. Иногда Черкасов называл себя вуйаеристом и краснел от стыда, потому что мысли приходили самые неожиданные, неприятные самому, но навязчивые, как пошлые анекдоты.

Но порой сердце охватывала нежность — хватало одного ее поворота головы, легкой улыбки, звука голоса. Понятно было одно: не только слепота и вина привязывали его к Варе, а что-то еще — большое и необъяснимое. Настроение Черкасова менялось: то было муторным и тягучим, как смола; то внезапно ясным, как солнечный день.

Постепенно ясных дней в душе стало больше, потому что не было возможности оправдываться, да и повода тоже. Валерий молчал, Варя не видела. Две жизни текли, будто разделенные толстым, бронебойным стеклом, параллельно. В душе появилось спокойствие, и Черкасов впервые почувствовал себя защищенным, прежде всего от необходимости быть кем-то: мужчиной-женщиной-владельцем компании-миллионером-маньяком-спонсором-преступником-беженцем. Он просто таскал камни и выкладывал стену, просто ел, просто дышал, свободный от слов, экивоков, эпатажа и множества «надо». И оттого стало хорошо.

* * *

Этим утром Валерий мел плитку у одноэтажного здания, карминного цвета стены проглядывали из-за пышной зелени. Щебетали птицы, щекотало нос лучами солнышко. Оставалось домести веранду, похожую на круглый зал без стен под деревянной конусообразной крышей, которую подпирали увитые лианами колонны. С дорожки, по обе стороны уставленной кадками с пальмами, деревцами и цветами, источающими сильный сладкий аромат, вывернули две девушки и остановились поодаль. До слуха донеслось:

— Вот, про него я говорила.

Валерий даже ухом не повел, узнав девицу, что приставала к нему с вопросами полтора часа назад.

— Сейчас я на хинди поговорю с ним, — хихикая, прошептала она подруге.

— Не надо, — вдруг громко отрезала вторая. — Никакой это не индус.

Черкасов поднял глаза и увидел, как к нему направляется модельного типа брюнетка в обтягивающих лосинах и топе, со свернутым синим ковриком для йоги под мышкой. Удивился: Саша Морозова? Вернулась в ашрам, где ей помогли? Или просто путешествует?

— Ну здравствуй, Валера, — с вызовом произнесла она.

Он кивнул. Саша нахмурилась:

— Брезгуешь отвечать?

Валерий отрицательно мотнул головой. Молодая женщина рассматривала его отросшие волосы, бороду, индийский наряд, метлу в руках. А он молчал, не зная куда деваться от неловкости. Раньше Черкасов просто бы сделал небрежный жест, развернулся и забыл секунду спустя о том, что жизнь столкнула его с бывшей любовницей. Теперь что-то не давало. Пауза затянулась.

— Ничего! Я совершенно ничего к тебе не чувствую. И это так хорошо! — наконец, удовлетворенно констатировала Саша, дерзко задрав подбородок: — Как же часто я представляла нашу встречу! Но, признаюсь, увидеть тебя здесь, в таком виде не ожидала. Это с ума сойти можно! — Она ехидно сощурилась. — А знаешь, Валера, я все-таки рассказала мужу о нас с тобой. И посмотри-ка, пирожки, как ты прогнозировал, на базаре не продаю. А вот ты…

«Да уж, — хотелось рявкнуть Черкасову, — дворником подрабатываю на полставки».

Саша продолжила:

— Я выжила. Я стала сильной. У меня все прекрасно! Без тебя! И с мужем все замечательно!

«Поздравляю, ты просто Глория Гейнор[36]

», — подумал Черкасов.

Она сменила тон и хмыкнула:

— А ты неплохо смотришься с метлой. Только вот постарел как-то, похудел. Синяки под глазами. Плохо спишь? Надеюсь, кошмары мучают? Я читала о твоих преступлениях, между прочим. Все-таки мой муж был не прав! Карма есть, она и сама накажет. По заслугам.

Готовый уже ответить раздраженно, при этих словах Валерий сразу вспомнил про Варю. Сложив руки в намасте, он чуть поклонился и принялся дальше мести двор. В спине закололи тысячи мурашек. Представилось, будто госпожа Морозова и отряд телохранителей ее мужа, как индейцы, выдувают ему в загривок стрелы-иголки, пропитанные ядом. Стало смешно. Саша фыркнула и, подхватив ошеломленную подругу, увела ее прочь по дорожке, возмущенно склоняя его имя.

Ухмыляться Черкасов перестал позже, когда, строя забор увидел, как хмурая Саша с подругой выходит из ашрама и говорит кому-то по телефону:

— Нет, я не могу здесь оставаться. Нет настроения. На этот раз все не так круто, как в тот. Не хочу рассказывать. Здесь просто слишком много народу.

У Черкасова мелькнула догадка и осела свинцовой пылью, затемняя настроение. Если Морозов хоть как-то хотел наказать его, а он хотел, судя по Сашиным словам, если он хоть отдаленно связан с Шиманским, то гостей можно было ждать с минуты на минуту.