Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

В апреле 1947 г. легендарный дирижер Берлинской филармонии Вильгельм Фуртвенглер был «денацифицирован». Его международной реабилитации способствовал Иегуди Менухин, исполнивший вместе с ним скрипичные концерты Брамса и Бетховена на летних музыкальных фестивалях в Зальцбурге и Люцерне (их совместное исполнение Бетховена даже записала компания EMI). В сентябре Менухин продолжил это сотрудничество и посетил Берлин, где вместе с Фуртвенглером дал два благотворительных концерта в помощь больным немецким детям. Но когда виртуоз приехал в лагерь Мариендорф, чтобы выступить перед еврейскими перемещенными, он наткнулся на бойкот. Прочитав письмо протеста, написанное Элияху Джонсом, редактором газеты на идише Undser Lebn

(«Наша жизнь»), Менухин предложил лично встретиться с перемещенными. Он пришел в зал, полный людей, выживших в концлагерях, и воззвал к ним о согласии и примирении. Джонс, потерявший во время геноцида всю свою семью, ответил на идише за всех присутствующих. В письме к Менухину он уже упомянул, что они выступают не только против концерта в помощь немецким детям, но и в целом против недавно «денацифицированного» немецкого дирижера. Теперь Джонс прямо сказал: «Мы с вами не найдем общего языка». Но вместо того, чтобы пытаться донести до музыканта, каково это – потерять всю семью, Джонс попросил его представить, что они вместе отправились на прогулку по руинам Берлина:

Когда вы, артист, увидите развалины, вы скажете: «Как жаль, что погибло столько красоты!» Когда мы, потерявшие свои семьи, увидим эти развалины, мы скажем: «Как жаль, что еще так много осталось» [1].

Добавить к этому было нечего. Тишину, последовавшую за словами Джонса, нарушили голоса перемещенных, которые встали и хором запели «Атикву», уже ставшую неофициальным государственным гимном евреев в Палестине.

Несмотря ни на что, еврейское население Германии росло: 50 000 евреев остались в Германии и Австрии после их освобождения, и это число еще увеличилось за счет евреев, бежавших от послевоенных погромов в Польше. Из 3,3 млн евреев, проживавших в Польше до войны, уцелело 80 000 человек, и они покидали свои лагеря, укрытия и лесные партизанские отряды. Еще 13 000 вернулись с Красной армией; из тех, кто был депортирован в Советский Союз в 1940–1941 гг., 175 000 решили возвратиться в послевоенную Польшу, надеясь найти там родных и вернуться к прежней жизни. Но они увидели страну, полностью опустошенную войной, с почти уничтоженными профессиональными группами и остатками государственности, ослабленной разделом территорий и массовым перемещением населения после того, как поляков перевезли из Советской Украины на востоке в недавно присоединенные немецкие провинции на западе. Они также обнаружили, что в Польше – особенно в сельских провинциях, но не только, – процветает антисемитизм. Во многих городах в евреев вслед за насмешками летели камни, и иногда дело заканчивалось душегубством. 3 июля 1946 г. 200-тысячную еврейскую общину в Кельце обвинили в ритуальном убийстве. Это спровоцировало погром, в ходе которого погибли 42 еврея. Через два дня польский мальчик, предъявивший обвинение, признался, что солгал. Польский суд приговорил девять зачинщиков расправы к смертной казни, но погром сделал свое дело: к концу августа более 90 000 евреев бежали из Польши в Италию, Австрию и Германию. В виде исключения военная администрация США распространила на этих послевоенных беженцев статус перемещенных лиц и разрешила евреям, единственным из всех жителей Восточной Европы, вернуться в Германию из тех стран, куда их репатриировали [2].