Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Йост Херманд попал в число тех детей, кого первыми эвакуировали из Берлина осенью 1940 г. в лагерь KLV, организованный гитлерюгендом в Вартеланде. Среди своих однокашников, отправленных в эту поездку, Йост оказался одним из самых младших – ему было всего 10 лет, и он только на Пасху вступил в юнгфольк (младшее отделение гитлерюгенда). Жизнь в лагере омрачалась ощущением того, что он был здесь одним из самых маленьких и беззащитных. Он слегка заикался и имел хилое телосложение, поэтому его всегда последним выбирали для командных спортивных игр, а во время матчей по фолькерболу (разновидность волейбола, в которой нужно попасть мячом в члена противоположной команды) ему постоянно приходилось уворачиваться от мяча, который бросали в него через двор старшие ребята. В общежитии каждый мальчик занимал особое положение в раз и навсегда установленной иерархии. Спортивные короли спали на верхних койках, слабаки вроде него – на нижних, где ничто не защищало их от ночных нападений после отбоя. «Каждый, – с горечью вспоминал Йост, – точно знал, кому он должен чистить ботинки и кто, в свою очередь, будет чистить его ботинки, за кого он должен делать домашнюю работу и кто должен делать домашнюю работу вместо него, и даже кого из мальчиков он должен удовлетворять рукой по ночам, а кто должен удовлетворять его». Все его помыслы были сосредоточены на продвижении вверх в этом замкнутом иерархическом мире. Все три года, проведенные в пяти разных лагерях, в основном в окружении одних и тех же одноклассников, Йост занимался исключительно этим [45].

Йост сразу заметил, что продукты в лагере не нормируют и, в отличие от Берлина, нет недостатка в мясе, яйцах и фруктах. Он немедленно потратил часть привезенных из дома денег, чтобы послать матери несколько фунтов сахара, упакованного в две пары носков. Другие мальчики, в том числе юный Ральф Дарендорф, вскоре поняли, что могут совершенно безнаказанно красть в магазинах. В этом мире, пребывание в котором не доставляло Йосту Херманду никакой радости, он почти не замечал присутствия поляков [46].

В некоторых обязательных мероприятиях (например, маршах, символически завоевывающих общественное пространство в польских городах, деревнях и сельской местности) участвовали все немецкие мальчики и девочки. Хотя считалось, что поляки недостойны отдавать гитлеровский салют или отвечать на него, и им запрещалось петь национальный гимн Deutschland, Deutschland über alles

, при его звуках они все же обязаны были снимать кепки и шляпы. Отряды гитлерюгенда никак не могли упустить такую прекрасную возможность: маршевые песни и знамена превратились в удобный предлог, позволяющий придираться к любому, кто вовремя не снял головной убор [47].

В мае 1940 г. один из многочисленных немецких туристов, посетивших новый «еврейский жилой район» Варшавы, крайне удивился, заметив, что местные жители не торопятся снимать шляпы, когда он проходит мимо. Не осознавая, что правило, принятое в Вартеланде, не действует на территории Генерал-губернаторства, он набросился на них с бранью. Возникла паника. В этот момент стайка детей из гетто, остановившихся посмотреть, что происходит, сделала нечто довольно неожиданное. Они окружили немца с выражением деланого благоговения на лицах и, низко кланяясь, начали снимать шапки. Многие старались подойти к нему несколько раз, чтобы поклониться снова и снова. Страх постепенно улегся, неподалеку собралась толпа взрослых, и немец в конце концов удалился под аккомпанемент громких возгласов и многоголосого издевательского смеха. «Такова еврейская месть!» – с горькой иронией заметил остроглазый летописец гетто Хаим Каплан [48].

Насмешка была не единственным оружием слабых – благодатный выход для подавляемой ненависти давала фантазия. В период оккупации немцы почти всегда оставались недосягаемыми (из-за чего бранный лексикон поляков пополнился множеством новых выражений, от полного искренней ненависти «кровавого палача» до быстро забытого «хозяина на час»). Пародируя запрещающие надписи в парках, бассейнах, театрах, на спортивных и детских площадках, члены Сопротивления писали на стенах рядом с виселицами: «Только для немцев» – но любой проходивший мимо настоящий немец мог быстро положить конец их веселью [49]. Мечты о мести, выколотых глазах и отрубленных руках нашли отражение в «Молитве о немцах», в которой поляки просили Бога принести на землю врагов все возможные несчастья. Фантастические картины уготованной немцам изощренной кровавой расправы косвенным образом подтверждали, как тяжело давалось полякам повседневное бессилие. В завершающих строках молитвы звучит инверсия традиционного текста «Отче наш»:

Все их подлые убийства, преступления и жестокости

Не прости им, Господи, не отпусти их грехи во веки вечные[8] [50].