Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Идущие из Варшавы поезда были переполнены матерями с детьми, ехавшими в сельскую местность, чтобы обменять вещи на продукты. Дети постарше ездили меняться самостоятельно. К воротникам пальто изнутри пришивали крючки, на которые подвешивали колбасу и мясо, в подол вшивали мешочки для сливочного масла и яиц. Железнодорожные служащие разработали систему заблаговременного оповещения и предупреждали пассажиров о полицейских рейдах, но иногда контрабандистов все же настигали неожиданные проверки, и им приходилось выбирать, выбросить товар или откупиться от немцев. Чтобы не попасться контролерам на центральном вокзале Варшавы, многие выходили на несколько остановок раньше и продолжали путь по городу на трамваях или переплывали Вислу на лодке [57].

Вся эта деятельность отнимала много времени, но зачастую приносила намного больше выгоды, чем официальная работа с ее скудной зарплатой. Работодателям оставалось только смириться с количеством прогулов, которое к 1943 г. достигло 30 %. За мебель, домашнюю утварь и прежде всего поношенную одежду на варшавском скотном рынке давали намного больше, чем за библиотеки обнищавших ученых. Несмотря на многочисленные полицейские облавы в поездах, на вокзалах и городских рынках, немецким властям пришлось признать, что они не в состоянии контролировать спекулянтов, а варшавский губернатор даже согласился, что черный рынок играет ключевую роль в «обеспечении населения продовольствием» [58].

В январе 1941 г. Станислав Сроковский вместе с другими пассажирами пригородного поезда, ехавшими на работу в Варшаву, услышал, как мальчик лет одиннадцати поет песню о врагах, разрушивших его город, и о прекрасном будущем, ожидающем Польшу. Мальчик пел уверенно и хорошо, и пассажиры не таясь плакали и щедро платили ему за то, что он позволил им ненадолго забыть о тяготах и разочарованиях повседневной жизни и вспомнить о своих мечтах. Эти мечты помогали поддерживать дух людей. Кроме того, они приносили мальчику деньги, позволяя ему вносить свой вклад в семейный бюджет [59].

Дети в Варшавском гетто тоже пели песни. Люди привыкли видеть на улицах детей, игравших на разных инструментах или просто протягивавших руки со словами: «Еврейское сердце, сжалься!» Но 4 января 1942 г. Хаим Каплан отметил, что осталось уже очень мало людей, готовых делиться, – даже самые благочестивые торопились пройти мимо полуголых босых детей, жалобно причитавших в канавах среди мусора. «Каждое утро, – мрачно продолжал он, – мы видим маленькие тела детей, замерзших насмерть на улицах гетто. Это зрелище стало привычным. Самосохранение ожесточило наши сердца и сделало нас равнодушными к страданиям других». Когда группа девушек по инициативе Мириам Ваттенберг устроила художественную выставку, люди охотно приходили посмотреть на картины, чтобы ненадолго развеяться. Но при виде рисунков с нищими они отворачивались («Они ни для кого не новость», – заметила Мириам), предпочитая «насыщать свой взор реалистичными изображениями яблок, моркови и прочих съедобных предметов» [60].

Песня «Койфт гето бейгелех» («Купите бублики») посвящена маленьким торговцам, которые собирались по утрам вокруг бригад рабочих, ожидавших, когда их выпустят из гетто, и пытались продать им еду и сигареты. Отец поет на идише о своей дочери, и в строчках песни угадываются ритмичные музыкальные крики уличных лоточников:

Мои дорогие родители, мой братец Шамеле,

Мое дитя Нехамеле, вас здесь нет.А моя единственная маленькая девочка в коротком платьице —

Вот она, прямо тут, продает бублики.Купите бублики… [61]

В песне явно чувствуется надрывная веселость голодной маленькой торговки, уговаривающей прохожих не забывать о маленьких повседневных радостях, «петь песни гетто, играть на скрипках» и, разумеется, как подсказывает припев, «купить бублики». Голод заставлял детей фантазировать о еде. Девочки в Лодзи, играя в собственных матерей, стоявших в очереди за овощными пайками, бранились перед воображаемым окошком и жаловались на качество полученных продуктов. На глазах у учительницы девочка с короткими светлыми косами и длинным худым лицом, всецело поглощенная игрой, восклицала: «Какое несчастье! Какое бедствие! Эти разбойники меня обманули! Подсунули мне гнилую картошку, целый пакет. Чем я теперь буду кормить детей?» [62]