Я скорее предположила бы, что заключенному мужчине куда больше удовольствия доставит видеть мелькающие почти полностью открытые части тела рабыни, чем долго присматриваться к свободной женщине. Безусловно, совсем другое дело, если речь идет о свободной женщине-пленнице или преступнице, приговоренной к заключению в тюрьму на какой-то срок, дабы служить там, и которой, возможно, запретили ношение вуали и даже обязали носить одежду, открывающую ее лодыжки или даже икры взорам заключенных мужчин. Вот это бы им понравилось. Мне тут же вспомнились довольные вопли и свист заключенных там наверху, мимо которых меня провели по пути к крепости. Какими они показались мне энергичными и полными жизни! В какой-то момент, в чем-то к своему ужасу, я даже почувствовала себя почти как ощупанной и распробованной. А ведь я им даже не служила. В общем, мне показалось довольно парадоксальным что, то, что свободным мужчинам вне пределов тюрем доставляло удовольствие, я имею в виду быть обслуженным рабынями, внутри тюрьмы могло бы их как-то оскорбить.
— Кроме того, Ты можешь время от времени быть использована для того, чтобы помучить и подразнить их, — добавила рабыня, — чтобы они могли, в страдании и расстройстве, глубже прочувствовать свою беспомощность.
— Я понимаю, — прошептала я.
— Время, которое им отведено в подземельях, — сказала она, — предназначено не для наслаждения.
— Понятно, — кивнула я.
— Это — своего рода пытка, — усмехнулась женщина.
— Ясно, — отозвалась я.
— Но, в любом случае, не забывай о том, что Ты не должна вызывать неудовольствия у хозяина подземелий, — напомнила мне брюнетка.
— Да, Госпожа, — согласилась я.
— Поскольку тебя можно отдать не только охранникам, — усмехнулась она и, сделав паузу, добавила: — но и заключенным.
— Да, Госпожа, — простонала я.
— Эти могут просто разорвать тебя на кусочки, — пригрозила брюнетка.
— Да, Госпожа, — всхлипнула я.
— Но я полагаю, что с тобой не возникнет проблем, — заметила она.
— Спасибо, Госпожа, — выдохнула я.
— Как твоя спина? — поинтересовалась кейджера.
— Болит, — поморщилась я, и окликнула ее, уже начавшую отворачиваться: — Госпожа!
— Что? — спросила она.
— Та свободная женщина сказала, что мой акцент ужасен. Все действительно так плохо?
— Насколько же Ты тщеславна! — улыбнулась женщина.
— Пожалуйста, — взмолилась я.
— Скажи что-нибудь, — приказала она.
— Я — варварка, — сказала я. — Я родом с планеты, которую у нас называют «Земля». Меня и нескольких других доставили в этот мир, чтобы сделать рабынями. Я не знаю названия на того города, в котором я оказалась вначале, ни того, в котором нахожусь теперь. Я даже не знаю своего имени. В действительности, все, что я знаю, это то, что я — рабыня.
— Ты говоришь очень даже не плохо, — заверила меня она.
— И мой акцент не столь ужасен? — не отставала я.
— Нет, — заверила она. — Это можно, по крайней мере, в данной ситуации, считать «рабским акцентом».
— Да, Госпожа, — не стала спорить я.
— Впрочем, — усмехнулась брюнетка, — и Ты должна это понимать, не имеет никакого значения, есть ли у тебя акцент и какого он вида. Какое значение имеет то, кто Ты, если Ты — рабыня. Видишь ли, в большинстве своем рабыни, например, как я сама, не имеют какого бы то ни было ярко выраженного акцента, или, по крайней мере, в обычном смысле этого слова. Но, можешь мне поверить, все мы — рабыни, причем полностью, такие же, как и Ты, и останемся таковыми навсегда. И для тебя ничего не изменится, даже если тебе удастся, и если владельцы позволят, избавиться от своего акцента.
— Я это понимаю, — поспешила заверить ее я. — Госпожа.
— Да? — отозвалась она.
— Скажите, а хозяин подземелья действительно — человек? — шепотом спросила я.
— Конечно, — ответила рабыня. — Он таким уродился и ничего не может поделать с этим.
Я опустила взгляд и уставилась в пол.
— Он не любит появляться на поверхности, — пояснила женщина, — несмотря на его ум и огромную силу, там его дразнят и высмеивают даже дети. Для него лучше находиться здесь.
— Мне становится плохо всякий раз, когда я смотрю на него, — чуть слышным шепотом призналась я.
— Ну так и не смотри, — посоветовала мне брюнетка.
— А разве вам от его вида не становится плохо так же, как и мне? — поинтересовалась я.
— Нет, — покачала она головой.
— А почему они называют его «Тарск»? — спросила я.
— Странно, а мне казалось, что это очевидно, — хмыкнула моя собеседница.
— А что такое «тарск»? — не отставала я.
— Ты что, никогда их не видела? — удивилась она.
— Нет, — мотнула я головой.
— Это — животное определенного вида, — сказала женщина. — Вообще-то, я не считаю, что он на самом деле похож на тарска. В действительности мне кажется, что они называют его так, не потому что он похож на тарска, а потому что, он, в некоторой степени, по причине своего уродства, напоминает им о тарсках.
— Он отвратителен, — прошептала я.
— Лично я в этом не уверена, — не согласилась со мной брюнетка.
— Нет, он отвратителен, отвратителен! — настаивала я.
— К этому быстро привыкаешь, — пожала плечами рабыня.