Свидетельница Гора

К моему облегчению Леди Констанция опустилась на колени. Чуть помедлив и дав ей, не сводившей с меня взгляда, постоять в такой позе нескольких мгновений, я подошла и поставила миску с едой и чашку с водой на пол перед нею.

— Пока не трогайте, — остановила я девушку, уже потянувшуюся к пище.

Она сразу отдернула руки и удивленно посмотрела на меня, стоявшую рядом с ее порцией.

— Снимите вуаль, — приказала я, исполняя требование моего господина.

Моя подопечная вытащила булавки с левой стороны и, обнажив лицо, опустила вуаль, а затем аккуратно и грациозно, перебросила ткань за плечо. Следом за вуалью на спину упал капюшон ее одежд сокрытия, сброшенный ею с головы. Девушка смотрела на меня, и при этом, насколько я могла судить по ее глазам, не была ни рассерженной, ни оскорбленной.

— Ты — варварка, — заключила она.

— Да, — признала я, — та самая, кого Вы потребовали наказать.

— Верно, — кивнула Леди Констанция.

— Меня выпороли плетью, — сказала я.

— Ты заставила меня обнажить лицом.

— Наверное, в тот раз Вы не ожидали оказаться в такой ситуации, — предположила я.

— Нет, — вздохнула девушка.

— Я — та самая, что так ужасно говорит, — напомнила я ей.

— Ты говоришь красиво, — поправила меня она.

— Но с акцентом, — пожала я плечами.

— Да, — не стала спорить пленница. — У тебя есть акцент.

— Рабский акцент! — буркнула я.

— Он очень красивый, — попыталась заверить меня она.

— Но от этого он не перестает быть рабским! — заметила я.

— Да, — улыбнулась Леди Констанция. — Это — рабский акцент.

— Вы думаете, что мой акцент приятен? — поинтересовалась я.

— Он очарователен, — ответила она.

— Мне кажется, что Вы пытаетесь лгать, — усмехнулась я.

— Нет, — замотала головой девушка. — Наоборот, я пытаюсь привыкнуть говорить правду.

— Почему? — несколько удивилась я.

— Это ведь не имеет значения, не так ли? — спросила она.

— Нет, — кивнула я. — Полагаю, что нет.

Леди Констанция украдкой бросила взгляд на еду.

— Но это — рабский акцент, — повторила я.

— Да, — согласилась девушка. — Это — рабский акцент.

Судя по всему, она не ела с прошлой ночи и должна была ужасно проголодаться.

— Вы можете поесть, — наконец, разрешила я, и моя подопечная, не теряя времени, набросилась на еду, но при этом, к моему удивлению и, признаться, раздражению, сделала это не без изысканности. Следовало признать, что в ней чувствовались порода и рафинированность, свидетельствовавшие о поколениях благородных предков, которых не стоило бы ожидать в женщинах в моего вида. Я рискнула предположить, что будь она рабыней, то ее манеры, свидетельствовавшие о таком происхождении и воспитании, могли бы представлять интерес для многих рабовладельцев, что впрочем, в любом случае, ничем не облегчило бы ее неволи и не сделало бы ее меньшей рабыней. Точно так же и акцент характерный для высшей касты, при всей его элегантности и отточенности, не сделал бы ее кем-то другим, кроме простой рабыни. Такие, как она учатся служить и повиноваться так же быстро, как любая из нас.

— Вы едите очень изящно, — не удержалась я от похвалы.

Настолько же естественными выглядели в ней эти рафинированность и элегантность. Несомненно, причиной этого было ее происхождение.

— И ваше лицо не лишено привлекательности, — добавила я.

Конечно, то, что она должна была снять вуаль, выставляя напоказ свое лицо, было не моим желанием, а лишь переданным через меня требованием надзирателя, но, в принципе, это было не столь уж важно, как могло бы показаться. В конце концов, я была женщиной, а это совсем не то же самое, как если бы с нее сорвал вуаль мужчина, звероподобный похититель, сделавший это с единственной целью, оценить ее перспективы с точки зрения ошейника. Кроме того, в большинстве своем свободных женщин не волновало то, что они представали с открытым лицом перед обслуживавшими их рабынями. Так что я была уверена, что снятие вуали по моему требованию, несомненно, вещи для свободной женщину статусной, не должно было стать унизительным или оскорбительным. Впрочем, она и не показалась мне ни потрясенной, ни встревоженной. У меня даже возникло ощущение, что она сама была заинтересована в том, чтобы ясно дать нам понять подлинность понимания ею той новой для нее ситуации, в которой она должна была повиноваться. А, может быть, она полагала, что для нее было бы правильно, по тем или иным причинам, не срывать своего лица?

Леди Констанция оторвалась от тарелки и робко посмотрела на меня.

— Я не лгу вам, — сказала я ей. — Я ведь не свободная женщина, а рабыня. Меня могут ужасно наказать за попытку сказать неправду.

Теперь в ее взгляде мелькнула благодарность.

— Я привлекательна? — поинтересовалась она.

— Да, — кивнула я.

— Правда ли, что я красива? — спросила она.

— Было бы правильнее, если бы это суждение вынес кто-нибудь из рабовладельцев, — заметила я, а затем не без злонамеренности добавила: — когда Вы раздеты и стоите на рабском прилавке.

— Я красива? — попыталась настаивать Леди Констанция.

— Думаю, что — да, — ответила я.

Руки девушки взлетели к горлу, плотнее запахивая одежды.