Свидетельница Гора

Да, я была рабыней, и я танцевала. Зато, какой невероятно свободной и женственной я себя чувствовала. Я танцевала. Пусть меня, как рабыню послали в его покои, и я танцевала перед ним. И все, что меня сейчас интересовало, это, как я выгляжу в его глазах. И мне отчаянно хотелось надеяться, что ему нравится то, что он видит. Честно говоря, мне всегда было интересно, какими видят мужчины, таких женщин, как я? Соблазнительными, как мне казалось, в наших ошейниках, с нашей покорностью, надеждой понравиться и отчаянным стремлением угодить. Как должно быть волнующе, как великолепно, как приятно, как реально и значимо быть мужчиной в мире, таком как этот, в мире, в котором они обладают такой властью, по крайней мере, над такими как я. Здесь, они удержали свое доминирование, предписанное им природой. Здесь мужчины были мужчинами, и здесь женщины, я имею в виду, таких как я, могли быть только женщинами. Их женщинами! Как же получилось, спрашивала я себя, что эти мужчины так и не изменили своей природе, что они не отказались от своей мужественности, что они не предали своей крови, что они никому не позволили унизить, обескровить, растоптать себя? У меня не было ответа на этот вопрос. Главное, что они этого не сделали. Может, они заранее почувствовали ту опасность, которую мы могли бы представлять для них, прояви они слабость, позволь себе терпимость или снисходительность? Не поэтому ли они были такими, какими они были? Не в том ли причина того, почему они надевают на нас свои ошейники и держат нас у своих ног, что они знают нас слишком хорошо? Но как мы могли бы быть женщинами, если бы они не были мужчинами? А может они извлекли некий трагический урок преподанный им историей, учли горький опыт некого отвратительного прошлого, в котором уже пытались исказить природу, или имели перед глазами ясный примера некой патологической ошибки, повторения которой в выигранном ими мире они не хотят и просто не в состоянии себе позволить? Или, возможно, все дело в том, что просто эта цивилизация развивалась черпая силы в природе и на основе законов природы, вместо того, чтобы пытаться жить отдельно от нее, оборвав пуповину, обрубив корни? Впрочем, так ли важны для меня причины случившегося? Главное, что я могу, танцуя перед ним, просто наслаждаться этим и думать о том, как волнующе, как замечательно, как приятно, как реально и значимо быть мужчиной на этой планете, а также и о том, несмотря на все вовлеченные опасности и страхи, как возбуждающе, как великолепно, как радостно, как реально и значимо быть здесь женщиной! Никогда прежде, за всю мою бытность в моем старом мире, я не то что не чувствовала, но даже не начинала чувствовать себя настолько удовлетворенной, как здесь. Теперь мне кажется, что только попав в этот мир, я, пусть и самым низким и непритязательным способом, начала чувствовать себя по настоящему значимой. Именно здесь в этом месте, человек может почувствовать себя чем-то, более глубоким и более реальным, чем просто имя на бумаге.

По крайней мере, я знала, кем была та девушка, что танцевала сейчас в этой комнате. И то, что она танцевала голой перед таким мужчиной, подходило ей полностью. И это, знаете ли, была не просто кто-то, кто знал это. Это была, прежде всего, я сама.

— На пол, земная женщина, — бросил мужчина.

И земная женщина, покорная льющейся мелодии и приказу мужчины, медленно и изящно опустилась на пол, и уже там, в такт бесстыдно чувственному напряжению, струящемуся в крови мужчин и женщин, продолжила свой танец.

Но вдруг мужчина резко хлопнул в ладоши, оборвав музыку, как раз в тот момент, когда я поднялась на четвереньки.

— Твое тело больше не прикрыто шелком, — заметил он.

Я плавно перетекла на колени, выпрямив спину, держа голову низко опущенной, прижав ладони к бедрам и широко, как это мне подобало, расставила ноги.

Я услышала, что он что-то сказал музыкантами, а потом раздался тихий звон, который, несомненно, был звоном монет в кошельке. Один за другим трио музыкантов направились к выходу из комнаты.

— Хорошенькая рабыня, — бросил один из них, проходя мимо меня.

— Это точно, — поддержал его другой.

— Да, — согласился тот, перед кем я выступала, но тут же добавил: — Только ей еще многому предстоит научиться.

— Нисколько не сомневаюсь, что это ей будут хорошо преподавать, — усмехнулся лидер этого трио.

— Всего вам хорошего, — попрощался с ними офицер.

— И вам всего хорошего, — махнул рукой старший из музыкантов, и они оставили нас наедине, меня, опустив голову, стоявшую на коленях перед диваном, и моего сегодняшнего господина, развалившегося на этом самом диване.

Рядом со мной раздался негромкий стук, что-то упало на пол передо мной. Это оказалась совсем маленькая ножка жареной птицы. Я подняла глаза на мужчину, понимая, что не имею права изменить позу. Да, я была страшно голодна. Я не ела с самого утра. Еда лежала прямо передо мной, но я по-прежнему не могла даже дотронуться до нее. У меня пока не было на это разрешения.

— Можешь поесть, — наконец, разрешил офицер.