Свидетельница Гора

Вот, например, Дорна, что повиновалась столь стремительно. Судя по тем обрывкам информации и слухов, что долетали до меня из разных источников, она когда-то была довольно важной и влиятельной персоной в неком городе, который, судя по всему, называется Тарна, мужчин которого она теперь до жути боялась. Но теперь все это осталось для нее в далеком прошлом. Ее жизнь круто изменилась. Теперь она носит ошейник. С некоторых пор она стала всего лишь рабской девкой, готовой мгновенно повиноваться своему господину. Разумеется, ее прошлое могло бы в том смысле, о котором я упомянула, по крайней мере, какое-то время, оказывать некоторое влияние на ее хозяина, добавляя ей некоторого обаяния. Конечно, ему должно было бы казаться забавным то, что он владеет такой женщиной как рабыней, что ему достаточно щелкнуть пальцами, чтобы она подала ему еду, продемонстрировала себя или станцевала, разделась и поспешила к его постели! Но она может предполагать или надеяться на то, что рано или поздно ее прошлое будет забыто, и, если не для этого рабовладельца, то для кто-нибудь из последующих, она станет всего лишь еще одной рабыней. Этот офицер, как я помню, был не первым, кому она принадлежала. Значит, у нее имелся опыт, по крайней мере, еще одного, того, кто изначально захватил ее, и надел ошейник на ее шею, того, у кого она была украдена, и того, кого она так боялась, со всем ужасом своего порабощенного сердца. Когда она усомнилась в словах офицера относительно того, что эти налетчики не были людьми того мужчины, то я рискнула предположить, что она имела в виду именно этого своего бывшего хозяина. Помнится, в первую нашу встречу на верхней площадке башни, ее начало шатать от слабости в коленях, от одного напоминания о том, что ее могут вернуть ему. И, конечно, ее страх был далеко небезосновательным. В конце концов, она была всего лишь рабыней. Ее, действительно, запросто могли связать, упаковать в мешок и отправить тому мужчине, который затем мог сделать с таким подарком все, чего бы ему ни захотелось. Интересно, подумала я, не просыпалась ли Дорна по ночам в своей конуре, от звука мужских шагов, не прижимала ли к себе одеяло, от страха того, что это могли бы быть шаги ее первого владельца, пришедшего за ней. Правда, судя по всему, тот понятия не имел, где она находилась. В конце концов, она ведь могла быть где угодно. По этой планете были раскиданы сотни городов, в которых проживают тысячи рабынь! Так что, по всей вероятности, с этой стороны ей опасность не грозила, если только ее нынешний хозяин, оставшись ей хоть в чем-то недовольным, не решит, возможно, в качестве шутки, вернуть свою рабыню прежнему владельцу. Впрочем, на этот случай у него был выбор и, возможно, даже более предпочтительный и забавный, и он мог, при тех же обстоятельствах, посчитать целесообразным, вернуть ее в Тарну. Уж я не сомневалась, что Дорна приложит все возможные и невозможные усилия, чтобы ее владелец всегда оставался доволен своей собственностью.

— Налетчики прорвались в самые нижние коридоры? — не скрывая озабоченности, спросил офицера кто-то из собравшихся здесь.

— Нет, — покачал головой тот.

Я заметила, что среди людей прошедших с капитаном, один выбивался из общего фона. Он был одет не в доспехи, а в синюю тунику, и имел при себе две плоские, прямоугольные коробки, висевшие по бокам на двух ремнях переброшенных через плечи на манер портупей. С такими коробками часто ходят писцы. Внутри имеется множество отделений для различных писчих принадлежностей, вроде чернильницы, перьев, стилусов, вощеных дощечек для письма, таблеток красителей, которые добавляют в чернила для придания им разных оттенков. Также там обязательно присутствуют листы бумаги, обычно заранее разлинованной и острый нож, для ее нарезания или для стирания ошибок. Конечно, у каждого писца в таких коробках могут храниться разные наборы принадлежностей. Например, кто-то носит в своей коробке шнуры, остраки, проволоку, монеты и даже обед. Крышка коробки, если последнюю поставить на что-нибудь твердое, обычно служит поверхностью для письма, фактически, столом.

— Остался вопрос свободных женщин, — напомнил офицеру другой мужчина.

— Верно, — буркнул тот, и они отошли в левую сторону от меня, где собралась кучка горожанок, признавших себя рабынями.

— Их шестеро, — сообщил один из мужчин, граждан города, которые остались охранять женщин и не позволить им улизнуть от правосудия.

Женщины испуганно смотрели на подошедшую к ним группу военных. Они отчаянно моргали и щурились, ослепленные светом факела, поднесенного почти вплотную к ним. Женщины пытались, насколько возможно, прикрыть лица руками.

— Встать на колени в шеренгу, лицом к капитану, — приказал им солдат.

— Но мы же без вуалей! — попыталась протестовать одна из женщин.

— Руки на бедра, — прорычал солдат. — Спины выпрямить. Не разговаривать.

Горожанки поспешно сформировали что-то похожее на шеренгу. Офицер прошелся вдоль этого импровизированного строя, осмотрев каждую из них.

— Те самые? — уточнил он.

— Так точно, Капитан, — ответил солдат.