Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Чудак-человек, ты вообще понимаешь в какое время ты живешь? Ну, ты же не глупый парень! Ты про хозрасчет что-то слышал?

– Ну, слышал.

– Ты что думаешь, я эту деятельность развиваю из любви к моло дежной культуре, к этому року, к этой швали в ошейниках? Я, может, кроме Чайковского, вообще ничего слушать не могу? Может, я вообще глухой! Ты меня понимаешь?

– Приблизительно.

– Ты умный парень, Митя, ты работаешь в газете, ты можешь нам помочь, и ты об этом не пожалеешь, ты меня понимаешь?

Я не мог больше говорить с ним, вообще не мог больше говорить, в груди у меня стоял ком, и я думал только о том, что сейчас делает Лиза с этим долбаным куратором в офисе Гончарова. Я откинулся на спинку дивана. Пришел куратор. Мне было страшно на него смотреть.

– Ну, побеседовали? – поинтересовался Гончаров.

Я не слышал, что он ответил. Потом в зале появилась Лиза, взяла со стойки бара поднос и пошла по залу собирать пустые бокалы. Я поднялся. Гончаров посмотрел на меня вопросительно, а я, покрутив указательным пальцем в воздухе и поднеся кулак к щеке, показал, что, мол, позвоню. Он кивнул и наклонился к своему новому другу Вите. Наверное, чтобы выяснить, остался ли он доволен беседой. Что ни говори, а простой народ видел больше нас, поганых романтиков-интеллигентов. И права была тетя Света, назвавшая мою любовницу валютной проституткой. Единственная неточность была в том, что специализация у нее была более широкая. Она, видимо, выступала не только за валюту, но и за простые рубли и просто по требованию начальства, что в то же время не лишало ее способности к искренним порывам.

Глава 25

Мы сидели с Кощеем в его подвале. Перед нами стояла пустая бутылка «Белого аиста». После моего рассказа Кощей как-то разом стал старым, беспомощным, сгорбившимся. Костистые пальцы правой руки ползали по седой шевелюре, мяли лоб, подбородок, снова забирались в волосы.

– Митя, она – как тяжелая инфекционная болезнь, – говорил он. – Вы… я имею в виду, не именно вы, а вообще… Впрочем, какая разница – вы или я… Да, так вот, ты можешь знать про нее все. И ты готов просто взять ее и задушить. Подушкой, скажем, или даже голыми руками. Но она сидит в тебе как отрава. Ты думаешь, всё – забыл ее, отболела, прошла. Но проходит время, и ты снова хочешь ее. И вот она является. Несчастная, побитая, униженная. И ты смотришь на нее, слышишь ее запах, вспоминаешь этот ее вкус, такой кисловато-сладковатый, что ли, и снова хочешь ее. И чтобы снова обнять ее, снова коснуться ее, ты прощаешь всё. И это начинается снова.

– Это па-панятно – отвечал я неторопливо. – Но зач-чем вы меня… н-ну, подталкивали к ней? Вы же… н-ну не могли н-не з-знать о наших отношениях…

– Конечно знал. Когда она тогда стригла вас. На ваших лицах все было написано большими буквами. К тому же вы так гордились своей победой.

– Так что, вам нужен был тав-варищ по несчастью? Чтобы было с кем поделиться впечатлениями, да? Па-аплакаться в жилетку, да?

– Только не это! – Он отмахнулся. – Вы поймите, я – стар. Стар для нее. И чем дальше, тем эта разница ощутимей. А она хочет молодого. А что я? Я всегда хотел ей только добра. Да, добра. Такой вот парадокс, хочешь ее использовать, да, использовать, трахнуть, надышаться ей до одури, а потом отдать в хорошие руки, чтобы не спала с отребьем всяким, понимаете? Я думал, что с Кононовым она успокоится, но не получилось. – Он ударил кулаком в раскрытую ладонь. – Хороший был парень, только много в нем злости было. Он и в буддизм ушел поэтому. Успокоиться хотел, отвлечься от всей этой дряни. Думал, медитация ему поможет. А она света хотела, пленять, флиртовать, трахаться. Она же баба. Простая баба. Сердце у нее золотое, а в одном месте такой зуд, что на глаза не видит. Другая за свое хозяйство стоит, как за Брестскую крепость, да. А эта за песню даст, за взгляд, за доброе слово. А сколько раз я от нее трипак подхватывал? – Он показал мне два пальца. – И все равно, придет, обнимет, расскажет очередную сказку – и снова влюбит, снова будет единственной и неповторимой.

– Так это, выходит, Кононов из-за нее руки на себя наложил, да?

Кощей спрятал лицо в ладонях и вдруг очень громко разрыдался:

– Сука! Какая же она с-сука!

Он тяжело встал и ушел в ванную, где я слышал, как он включил кран и громко всхлипывал, стонал и сморкался.

Глава 26

– Есть дело на квартальную премию, – сказал мне Юрий Иванович, указывая, чтобы я сел.

Я сел.

– Пароходство построило поселок для молодых специалистов в Сызранском районе. Шикарные дома, все удобства, свет, газ, канализация, телефона пока нет, но со временем будет. Завтра там собирается все областное начальство, представители из пароходства, будут перерезать ленточку, а потом отмечать это дело. Значит, я могу послать туда кого угодно, но я посылаю тебя, потому что это возможность написать хороший материал с места. И его будут читать на всех уровнях, что тебе совсем не помешает.

Я кивнул.

– Поговори с людьми, найди пару новоселов, сделай живо, как ты это умеешь, лады?

Я снова кивнул.