Свиток 5. У истоков империи

Солнце жарило невыносимо, что при стопроцентной влажности оказывало буквально сногсшибательный эффект. Да еще и характерный резкий запашок болотных испарений, гниющих водорослей, каких-то цветов, болотной травы и прочей окружающей нас растительности. И без того тяжелая голова кружилась от этой жары и этих ароматов, легким не хватало воздуха и время от времени накатывали приступы тошноты.

Словно третий день уже ходишь по парилке без возможности выскочить в предбанник и окунуться в холодную воду, снег или просто остыть на прохладном воздухе.

А тут еще и приходится топать вперед, то проваливаясь по колено в глубокий мох, то прыгая с кочки на кочку, а то и бредя по грудь в мутной болотной жиже. При этом стараясь не издавать лишних звуков.

Но хуже всего, это, конечно, тучи комарья и гнуса, окружающие нас со всех сторон. Хоть Урпат и выдал нам туесок особой мази, отлично отпугивающей этих тварей, но тот факт что они тебя не кусают а только вьются над головой с противным писком и жужжанием, постоянно предпринимая попытки спикировать и проверить, не убрался ли защитный запах, тоже не способствуют душевному спокойствию. Особенно моему.

Другие наши, правда, как-то держатся. Стоики доисторические, блин. Их, небось, комариные тучи беспокоят только с точки зрения демаскирующего эффекта, а у меня, видать, слишком богатое воображение. Я-то вижу, как весь этот рой, подхватив эпидемию насморка, презрев противные запахи, бросается на меня. Или как крохотная мошка заползает мне в ухо и, в тупости своей неспособная найти выход наружу, все глубже и глубже прокрадывается в голову, пока не поселится в мозге.

А еще, блин, пауки, змеи и ящерицы! Крокодилов и пираний тут нету, это я уточнил первым делом, прежде чем в первый раз пересечь вброд небольшую речушку. Но блин! Видал я шкурки местных варанов. Это, блин, тварь почище крокодила! Два метра от носа до кончика хвоста точно будет. И пусть местные краеведы-зоологи и уверяют меня, что на взрослого человека такая тварь никогда не нападает, встречаться с ней как-то совсем даже и не хочется.

Нет, все-таки болотная жизнь, это не по мне. Не приспособлен я для таких испытаний!

— Плохие, очень плохие эти люди, — горячо убеждал соотечественников Орубуг, военный вождь болотного сообщества, незаметно так стреляя глазками в нашу сторону. — Не соблюдают они древний обычай и лезут туда, куда их никто не приглашал… И потому надо нам…

Короче, хоть и считали болотники, что аиотеекское нашествие никак их не коснется, однако речные племена, благоденствующие под властью аиотееков, все время норовили выползти от внезапно свалившегося на них невыносимого Щастья. И делали это в единственно доступном для них направлении болотных земель, поневоле вступая в конфликт со своими старыми соседями.

Соседям это, ясное дело, не слишком-то нравилось. Вот только на болотах гектар земли не запашешь и всей артелью невод не закинешь. Жить тут можно только очень крохотными группками, кормясь дарами болот и леса — всем, что плавает, прыгает, ползает или растет на ветках деревьев, мхе или траве… Так что обычно болотники жили небольшими семьями на временных хуторах. Максимум — пара-тройка братьев с женами и выводком детей. Или родители с великовозрастным отпрыском.

В своей болотной стихии они были просто гениями выживания, за тысячи лет подобного существования прекрасно вписавшись в свой весьма своеобразный мир, набравшись знаний о нем, выработав соответствующие обычаи и правила.

И действительно, вопреки их воле никто не мог сунуться в их мир… Или, вернее, не захотел бы. Уж больно специфической и непростой была эта жизнь.

Но это если бы только на этих «никто» не давил куда более сильный и могущественный поршень в виде хорошо организованного аиотеекского государства.

Так что речники, хорошенько прижатые прессом Власти и налогов, невольно уходили на территорию болотников, тщетно надеясь выскользнуть из-под давления государственной машины. Вступали в конфликты с аборигенами, теряя своих людей в мелких стычках, а больше от укусов змей, попадания в трясину, болезней или отравления неизвестными растениями, но все равно лезли на чужую территорию.

Пусть жизнь в этих болотах была речникам и непривычной, пугающей, а подчас и отвратительной, зато свободной. А разве «Свобода» не достаточно красивый идеал, ради которого можно рискнуть своей жизнью или забрать чужую?

И вот, как обычно это и бывает, Свобода для одних обернулась притеснением для других. Малочисленные и плохо организованные болотники, пусть и способные отразить наскок-наезд незваных гостей за счет своего знания местных условий, начали прогибаться под постоянным и все усиливающимся и усиливающимся нажимом.

И в тех краях, куда мы попали, этот нажим наиболее сильно чувствовался именно со стороны того поселка, о котором мы спрашивали Урпата.

А Урпат был шаманом, который не только умел строить лодки, за что пользовался огромным авторитетом всех окрестных семейств и родов. Помимо этого, он был еще и великим провидцем, читающим в душах людей.