Свобода

Не пришел этот новый опыт и одновременно ко всем обитателям Западной Европы, во всех странах и на всех уровнях социальной иерархии. Как убедительно показали недавние исследования, лежащие в основе возникновения индивидуальности условия сложились в Англии намного раньше, чем в любом другом месте. Д.А. Ригли документированно продемонстрировал высокий уровень социальной мобильности, упадок прав и обязательств, связанных с родством, необычно большую долю рыночного посредничества в обороте товаров и ослабление общинных властей сравнительно с развитой государственной бюрократией – каковые факторы появились в Англии за столетия до того, как они распространились на европейский континент[19]

. Алан Макфарлейн утверждал, что английская уникальность зародилась еще раньше, в XIII веке, и отмечал, что те «иностранцы, которые посещали Англию или читали о ней, и англичане, которые путешествовали и жили за границей, не могли не замечать, что они перемещаются не только из одной географической, лингвистической, климатической зоны в другую, но и из общества, культура которого почти в каждом аспекте была диаметрально противоположна культуре соседних наций»[20]

. Однако различия между странами были различиями в сроках; а вот различия между уровнями социальной иерархии оказались (в долгосрочной перспективе) гораздо более существенными, поскольку оказались намного более неподатливы к выравнивающему действию времени.

Действительно, индивидуальность стала судьбой некоторых

людей; и как и в случае со свободой, она ощущалась как таковая постольку, поскольку оставалась отличием, а не универсальным состоянием.

Этот факт отнюдь не всегда бывал отражен в философских анализах концепций индивидуальности, личной автономии и свободы. Вместо этого они сосредоточились на тех позициях, где состояние человека могло быть артикулировано как индивидуальность и свобода, – и это были селективные позиции. Экспликация опыта, связанного с такими позициями, отняла у философов много времени. Недавно Эдвард Крейг выделил три последовательные темы в рассуждениях западных (и современных) философов об условиях человеческого существования[21]

. В начале Нового времени и особенно в век Просвещения над философской мыслью господствовал «тезис подобия»: опьяняющий опыт новообретенной свободы от внешних детерминант выбора воспринимался как господство над внешней реальностью; господство, подобное – а, может быть, и тождественное – тому, какое прежде приписывалось только Богу. Однако вскоре обнаружилось неизбежное следствие индивидуального самоопределения – столкновение воль, разрыв между индивидуальными намерениями и фактическим результатом, и тогда внимание философов обратилось к повсеместному конфликту между моральной свободой и физической необходимостью, индивидуальными желаниями и социальными требованиями; практические следствия столкновения воль были артикулированы как овеществленная, безразличная, подобная природе прочность и упругость социальной реальности («реальности» постольку, поскольку ее существование не зависимо от наших желаний). Только к концу XIX века начала доминировать тема «деятельности» или «практики» – тема, которая сделала выводы и из наивности первоначального оптимизма и из отчаяния, наступившего после краха этого оптимизма. Эта – самая последняя – тема, связывающая человеческую свободу выбора (хотя и необязательно свободу достижения задуманных результатов) с неокончательным и потому управляемым характером внешней детерминации, видимо, подходит ближе всего к артикуляции самого фундаментального условия современного индивидуализма: плюрализм, гетерогенность, раскоординированность социальных сил, которая создает как необходимость, так и возможность индивидуального выбора, субъективной мотивации и персональной ответственности.

В общих чертах некоторые социологи уже предвосхитили этот сравнительно недавний философский вывод. Хотя корни современной индивидуальности они искали в разных периодах истории или социальной структуры, но сходились в главном: индивидуальность как ценность, интенсивная забота об индивидуальной отличительности и уникальности, резкое чувство того, что ты одновременно и являешься «собой», и обладаешь «собой» (то есть обязан заботиться о себе, защищать, блюсти и т. д. себя, во многом так же, как человек обращается с другим своим имуществом), – это необходимость, навязанная определенным классам людей социальным контекстом их жизни, а самый существенный аспект такого контекста – это отсутствие однозначной и всеобъемлющей нормы, способной предоставить (и навязать) однозначный поведенческий рецепт и для «жизненного проекта» в целом, и для вечно изменчивых ситуаций повседневной жизни. В отсутствие всесильного, всеохватного потока, индивидуальные корабли должны иметь собственные гироскопы, чтобы не сбиться с курса. Роль такого «гироскопа» исполняет индивидуальная способность отслеживать и корректировать собственное поведение. Такая способность называется «самоконтроль».