Своеволие философии

В § 17 Бытия и времени (1927) Хайдеггер обсуждает вопрос об указывании

как первичном свойстве знака. Он пишет: «[З]наки однако сами ближайшим образом суть средства, чей специфический характер средств состоит в указывании. Такого рода знаками являются дорожные указатели, межевые камни, штормовой аэростат в мореходстве, сигналы, знамена, знаки траура и подобное»295

. Слово «указывание» в тексте выделяется курсивом, на нем сосредотачивается смысл фразы. Не один, а много раз Хайдеггер будет подчеркивать указывающую природу знака, выводя из нее саму его бытийную суть. Знак указывает, с этим никто не спорит. Другой вопрос: на что он указывает? И как именно? Как это указывание в знаке совершается? Приведенные Хайдеггером примеры обычны, они никоим образом не исчерпывают природу знаковости. Все эти межевые камни, сигналы или отметки на дорогах являются конвенциональными знаковыми формами, которые действительно служат «подручными средствами» для повседневных дел и забот. Об этом говорится и в тексте трактата. Они отсылают (тоже хайдеггеровский термин) к присутствию предмета или события, на которые делается указание: «<…> знаковое указание может быть схвачено как “отсылание”»296 . Межевой камень указывает или, теперь уже, отсылает к присутствию границы, к необходимости разграничивания территории; он указывает на конец одного пространства и на начало другого. Знак, указывающий на такую границу, эту границу создает. Он дает ей быть данной, он наделяет границу данностью, которая и выдается присутствием знака. На первый взгляд, с этим нет никаких сложностей. Однако, их не мало. А дело здесь в том, что знак не только означает и отсылает к своему означаемому, он еще кладет предел существованию того, что им означается. Понимать это следует так: означивая предмет или событие, знак создает их как данное, отменяя их как существующее; попавшие в знак объекты и события больше не существуют. С функциональной точки зрения, знак служит тому, чтобы провести это различие – различие между данным и существующем. Пока, для примера, возьмем тот же межевой камень. Он указывает на наличие границы, она им дана, поставлена в качестве границы, задана в своей нам данности и у нее нет другого пути возникнуть в реальности, кроме как быть означенной. Но будучи данной, эта граница перестает существовать. Присутствовать – да, но не существовать. Без риска быть неправыми, скажем, что знак различает присутствие и существование, он от

значивает одно от другого, не присутствуя в существовании и не существуя в присутствии сам. Различие между присутствием и существованием является всегда знаковым, оно сделано при помощи знака, но при этом его можно заметить только в данном, которое либо есть в наличии – является данным, либо его нет в наличии – и данным не является. Сам знак, проговорим это еще раз, не находится ни в первом, ни во втором, он не помещен ни в присутствие, ни в существование, он появляется только в их различии и в нем же исчезает. Знак лишен длительности, лишен бытия, и то, на что он указывает и к чему относится, также лишается бытия, своего бытия существующего. Последнее исчезает в негативности знаковой природы. Хайдеггер понимал эту трудность, описывая условия коммуникации со знаками: «[С]обственно не “уловлен” знак именно тогда, когда мы на него глазеем, констатируем как появление вещи-указателя. Даже когда мы следим взглядом в указанном стрелкой направлении и всматриваемся во что-то наличное внутри области, куда указывает стрелка, и тогда тоже знак собственно не встречен»297

. Для Хайдеггера знак остается средством, обеспечивающим связь того, что он называет «подручным»298, с окружающим миром. Он оставляет за знаковым функцию созидания, установления существующих связей внутри присутствия. «Усматривающее обозрение, – читаем мы, – не постигает подручное; оно достигает вместо этого ориентации внутри окружающего мира»299. В этом ошибка, вернее – не вся правда. Хайдеггер прав, говоря о неуловимости знака в себе самом, в своей данности, которая оказывается химерой. Но знак так же не улавливается в качестве средства, а если он и есть средство, то такое, которое невозможно схватить никаким другим средством. В хайдеггеровской версии, указывание, если ему верно следовать, способно вскрыть сущность знаковой операции: «[Ч]то взято за знак, становится впервые доступно через его подручность»300. Она ведет к области, где знак используется в том данном, которое он поставляет. По Хайдеггеру, знак можно усмотреть в процессе указывания, на определенной фазе означивания. Это романтическая иллюзия, свойственная многим фразам философа. И дело не только в том, что знак теряется в значении и зависает, как мы сказали, между присутствием и существованием, оставаясь в различии к ним обоим. Он делает их несовместимыми, и в этом заключена негативная власть любого знака. Данное знаком есть в присутствии, но не существует, не будучи данным, нельзя присутствовать, но можно существовать. Тут нет другой альтернативы. Когда мы говорим, что объект уничтожается в означивании, то внимание обращается именно на то, что означенный объект, ставший данным, впредь не существует как объект, то есть как произошедший и занимающий некое положение в пространстве, в реальном или воображаемом. Наделенный знаковой данностью, объект теряет все свои прежние экзистентные свойства, он превращается в объект присутствия и присутствует, не существуя. Причина этого лежит в том, что, получив место в знаке, разрушается связь объекта с событием, которое дало ему существование, утрачивается связка объекта с бытием существования, он приобретает положение в бытии наличия, он становится бытием знаковой данности. Проще говоря, знак отбирает у объекта его историю, без которой он не прослеживается до оригинала. Без истории, без оригинала и без изначального события, поместившего его в пространство, объект может быть только знаковым данным, он может присутствовать, размещаться в себе, никогда не переходя границы себя как данного. Он остается пленником знака, чье пребывание в присутствии идентично самой смерти.