Свои чужие люди

Но она, Алевтина Бурова, буквально третьего дня разрушила своему бывшему мужу карьеру, передав отснятую случайно много лет назад сцену следователю. И хотя Беркутов и сказал, что это лишь пункт в списке должностных преступлений Бурова, ее все равно грызли сомнения.

Она навязалась сегодня в гости к Катерине, четко понимая, что не сможет не рассказать ей обо всем. И та будет слушать, забыв на время о своих проблемах.

Голос, ответивший ей из домофона, был мужским и вроде бы знакомым. «Поляков!» – догадалась Аля, заходя в подъезд.

– Я пойду, Кать, – услышала она из открытой квартиры Галимовых, и тут же на лестничную площадку вышел Георгий. Они просто кивнули друг другу, виделись уже сегодня, и Аля переступила порог.

– Проходи, – голос был немного хриплым, но Катя улыбнулась.

– Что, я не вовремя?

– Не говори ерунды! Жорка вон нам с тобой вина принес. Он сегодня выходной, зашел проведать, а тут твой звонок. Я его и послала за спиртным. Предложила с нами посидеть – отказался. Его дело, – равнодушно ответила Катя. – Иди на кухню, мы с тобой одни, мальцов Нани забрала, Сашка к друзьям институтским подался. Посидим хоть спокойно.

– Как Нани? – спросила Аля, когда Катя вернулась на кухню, неся блюдо с фруктами.

– Ты же у нее была на днях?

– Да мы все на бегу, даже поговорить некогда было. Она сказала, зачем я к ней приезжала?

– Сказала. Давно пора было это сделать. Зарвался твой Буров, все денег ему мало!

– Ты не забывай, что я эти деньги тратила вместе с ним!

– Да что ты там тратила! Сколько у тебя на кармане было-то? В лучшем случае пятьсот рублей, только до магазина дойти!

– Он покупал мне золото, шубы.

– Это те, которые на ленточки порезал в день расставания? – усмехнулась Катя. – Вот, наверное, жалел потом!

– Точно, угадала. Он даже мне высказал на следующий день по телефону, что это я его довела!

– Что гадать? Изучила мужа твоего за столько лет знакомства! – Катя разлила вино по бокалам. – Давай, за освобождение! Вот так и не иначе! И не смотри на меня так, Аль! Самой тошно, что я такая сволочь. Но перед тобой-то мне что уж из себя безутешную вдову изображать? Жалко Галимова, как человека жалко, до слез! И обидно, что умер так вот, по-скотски! Неужели там, где все считается, и грехи, и заслуги, не уготовили ему какую-то другую кончину, не такую бесславную? Он отцом был неплохим и сыном любящим. Ну, слабым оказался! Но за что его так?! Как последнего алкаша! Что я говорю?! А кем он был-то в последнее время? Не просыхал совсем!

– Кать, успокойся. Ты думаешь, он сам не понимал, кем становится? Сделать ничего не мог, это да.

– Или не хотел! Сколько мы с Нани его уговаривали лечиться!

– Давай считать, что он отмучился. Вот так, понимая, что ничего уже не изменить, страдая от этого, и ушел.

– Пусть так. Смотрю сейчас на Сашку и начинаю думать, что он его сын, а не Голода. Такой же бескомпромиссный и ранимый. Я его не понимаю, сама чувствую, что не понимаю! Ему мужик нужен, чтобы выслушал. Да встряхнул как следует! А то он после разрыва с Янкой словно потерялся. А Равиль-то все время пьяный! А тут и совсем… Сашка все время из дома норовит улизнуть, то к друзьям институтским, говорит, то – к школьным. Приходит под утро, похудел.

– Он про Полякова знает?

– А что знать, Аль? Ты посмотри на Жорку! Чем он от Галимова отличается? Бросил пить? Не факт. Не хочу больше такого! Никого пока не хочу! Ты в курсе, что у Голода жена умерла?

– Голода на днях арестовали, Катя.

– О! Есть Бог на свете! И за что? – как-то мрачно обрадовалась Катерина.

– Его обвинили в убийстве жены.

– Не удивлена. Подонок – всегда подонок. Хоть молодой, хоть в старости. За ним еще куча трупов числится, я уверена. Только денег у него столько, что все равно от наказания откупится. Вот увидишь! Он ведь мне звонил на той неделе! Узнал откуда-то, что Сашка его сын. И я знаю откуда.

– Поляков?

– Понимаешь, он божится, что ничего ему не говорил. Что даже не встречался с ним! Но больше источников нет! Знают единицы. Ты, Нани и я. И теперь Поляков. Мне не на кого больше думать. Да Бог с ним! Узнал и узнал. Что изменится? Я его послала так, что он даже, по-моему, растерялся. Голод – и растерялся! Не нашел что сказать. Он думал, я обрадуюсь, что он готов признать Сашку сыном. Он так и сказал «готов признать»! Представляешь, ни тени сомнений, что нам с Сашкой это не нужно. Ни деньги его, ни тем более он сам. Даже близко не нужен!

– Он себя в отцы предлагал?

– Орал, что я не имела права скрывать, что и сейчас еще не поздно все исправить, что он мальчику много дать может! Что-то даже об учебе за границей лопотал. Все продумал! Только одно не учел – я не покупаюсь и ребенка своего не продаю. Вот так.

– Ладно, Кать, забудь. Не до Сашки ему теперь.

– Я же говорю, есть Бог на свете!

– И другие силы тоже…

– Ты о чем?

– Ты представляешь, мне сказали, что я – медиум.

– Удивила! Да Нани уже давно знает, что с тобой по этой части не все в порядке! – засмеялась Катя.

– И мне ничего не говорили?!