Свояченица

Откуда в Лёшке этот неуверенно-повелительный тон? Он что, слепой? Он что же, дурак совсем, ничего не понимает?.. Он не видит, что она теперь другая, что всё в ней другое?.. После всего, что случилось с ней, с Катей, с мальчишками, разве она могла даже думать о Борисе, а не то что быть с ним, даже если бы он и вправду был сейчас живой?!..

Последние, теперь уже редкие капли дождя принёсли Анне облегчение.

Анна резко повернула к дому. Пусть он думает о ней - что угодно. А ей надо думать о Марусе, а не о себе. Она вытерпит все унижения и упрёки. От Лёшки - тем более! Он имеет на это право! Он - и больше никто... Просто он, также, как и она, был не очень избалован любовью.

А там - кто знает?.. Да нет, она просто дура! Прошлое их связывает воедино, оно же их и разъединяет. Так рассвет отделяет ночь ото дня.

Но как невыносимо хочется, чтобы поскорее наступил день!..

"Зачем же тогда ей смущаться, если она встретит на своем пути человека, который хоть немного любит её?"

С тем и вернулась.

Алексей сидел на корточках возле печки, подкладывал последние поленья и даже не посмотрел в её сторону. Анна прошла мимо зятя. Увидев его широкую спину, не удержалась, буркнула: "Вместе, вместе... Трепло!" - и стала собирать разложенные на печи отсыревшие бумаги Бориса. Рядом лежала почти совсем просохшая ветровка Алексея.

Художник только и ждал хоть малейшего знака внимания со стороны своей взбалмошной несчастной свояченицы. Потянулся к ней.

Анна остановила:

- Погоди, Лёшка! Глянь только: видишь, между ними - пять годочков?.. А они лежат себе рядом, как будто этих лет и не было вовсе...

- Между ними - ты, а не эти годы. - Он умышленно вызывал её на выяснение отношений, ему было просто необходимо понять до конца и себя, и Анну. - Главное, почти "сестричка", в какую сторону ты посмотришь! Пусть так всё и будет! Одно условие, Арбузова: захочешь жить прошлым - вспоминай только самое хорошее, что у тебя в нём было...

В его голосе она услышала просьбу, настойчивый призыв, мучительную неуверенность.

В домике Трегубова он спрашивал её, не пожалеет ли она... Она думала, что тогда говорил в нем зов плоти, может - его одиночество, может - желание её утешить, успокоить. Но она и не представляла себе, что Алексей об этом всерьез... Анна взяла его куртку, уткнулась в неё носом, прислонилась к печке спиной, пытаясь отыскать в полумраке глаза Алексея: ей так хотелось ясности!

- Они и были, и есть, а скоро все будут со мной - все пятеро моих самых лучших в жизни воспоминаний, не считая разве что собственного детства!

- Анна!.. - Алексей требовал ответа.

- Ты действительно этого хочешь?.. Ты меня не идеализируй: я глупая вздорная, побитая баба, которой надо восстановить свою жизнь! И ты не представляешь, насколько это долгая и кропотливая работа. Тебе нельзя со мной... Я буду тебе только мешать...

- Что же теперь делать, глупая, вздорная Нюшка? Ты мне будешь мешать работать, если тебя не будет рядом... Значит, и моя жизнь пока неполноценная...

Анна усмехнулась. Вспомнила, как обозвала её в тот первый приезд бабка Тата: кошкой блудливой!

"Я не блудливая! - молча возразила она всему свету. - Просто мы нужны друг другу."

Ветровка упала на пол.

- Мы справимся! Но я думаю, что нам с тобой придется ещё многое восстанавливать...

Анна протянула к Алексею руки, застыла в ожидании. Алексей внезапно осипшим голосом только и смог, что снова назвать её по имени. Шагнул, еле притронулся. Как слепой, наощупь провел пальцами по лицу, шее...

Он вдруг будто проснулся. Анна тут же была захвачена в плен: - Нет, она меня жутко нервирует... Эта рубашка - такая мокрая... Давай, мы её высушим. Нет не на тебе...

Анна-Женщина не возражала.

"Посреди ночи вдруг очнешься... Что же тебя разбудило? А, проснулась дама за соседней перегородкой! Слышатся приглушенные голоса, но слов не разберешь. Вот тихо-тихо засмеялся мужчина... Хотелось бы мне знать, о чем они беседуют между собой?"

- Лёшка, погоди, дай продохнуть... - шептала она чуть позже, оторвись от меня на минутку, ну ты же не маленький...

Истосковавшись за долгие годы по мужской ласке она чувствовала, что растворяется в этих поцелуях, тает в жадных руках, которые как из пластилина лепят из неё свою Галатею.

Она цеплялась за остатки разума, ускользающего пристального ироничного вниманья к самой себе "со стороны", но пробужденное от сна, мягкое податливое тело чутко и бесстыдно отзывалось на дерзкие прикосновения, медленно вспоминая любовную гимнастику, выгибалось дугой на дружелюбно подставившем свою спину старинном сундуке. Оно уже окончательно не слушалось её и подчинялось единому во все времена желанию: отдать всё и всё получить сполна...

- Ох, Анька, я съем тебя сейчас... - нежно заскрипел над ней зубами мужчина.

Куда-то далеко на задний план отошли бесконечные "зачем" и "нельзя". Она щедро дарила себя, отвечала ему беззастенчивыми движениями, пыталась спрятать радость ощущений за шутку:

- Намекаешь, что я и Колобок - близнецы-братья? Ну тогда "не ешь меня, я тебе ещё пригожусь"...

- Пригодишься, Анька...