Сын Яздона

– Если он помешан, то и мы все такие, – воскликнул он, – потому что мы придерживаемся того же, что и он, также думаем, с ним вместе дорожные саквы взять готовы, – добавил он, вспылив, – в Рим пойдём!

Не договорил он эти слова, когда, поражённый под столом в ногу, вскочил и крикнул. Упал на лавку со стоном боли.

Смех и крики раздались с другого стола.

– Вот, смотрите на явное наказание Божье, – произнёс епископ насмешливо. – Глядите! Всех их враз болезнь великая сломила… Сходят с ума, опутанные дьяволом, те что восстали против своего пастыря и пана. Явный знак, что они виновны…

– Помешанные! Помешанные! – восклицали приспешники с левого стола.

Затем третий из товарищей Янка повернулся к епископу, в воодушевлении восклицая:

– Не мы! Вы бойтесь Божественной кары! Бог терпелив, quia aeternus, допускает преступления, но за них мстит не только в вечной, но и в земной жизни.

Только оратор это произнёс, как тоже начал кричать, обе ноги под столом были поражены гвоздями. Он свернулся на лавке, поднимая их.

Ксендз Янко тем временем пришёл в себя и в свою очередь собирался взять голос, видя, что их коварным предательством в глазах всего капитула хотели сделать безумными.

Но едва он выговорил слово, когда его укололи снова, ещё больней, чем первый раз; он застонал, поднимая руки.

Другие, что пришли с ксендзем Янком, неизмерно встревоженные этим, хотели выйти из-за стола, когда их встретила судьба первых.

Кололи и раздирали им беспощадно ноги так, что смотрящим на эти мучения, движения, подпрыгивания, метания должны были показаться безумными. Они были ими от боли.

С первого стола смех, издевательские крики, тыкания пальцем повторялись всё яростней.

В зале царил шум. Епископ сидел торжествуя.

– От безумных, помешанных, прежде чем дьявол не вызволит, нет другого спасения, – сказал он громко, – только отдать их под бдительную стражу, чтобы не были вредными для людей.

Он кивнул по направлению первой двери, которая тут же открылась, и через неё пирующие увидели вооружённых тюремных стражников и епископских палачей, самую низкую челядь, писарей, батраков, которые, смеясь, с верёвками в руках, стояли, ожидая приказа.

– Связать их! В темницу! – выпалил епископ. – Закрыть на хлеб и воду, пока рассудок не вернётся.

Янко с товарищами, видя уже, какая судьба была им уготована, не говорил ничего. Он и все его товарищи, не теряя мужества, не показывая тревоги, стояли, готовые ко всему.

Это спокойствие предназначенных на мученичество людей привело епископа в отчаяние.

– Связать безумных! Связать! В подземелье! – повторял он, весь трясясь.

Стражники гурьбой вторглись в столовую комнату и с диким варварством людей, которые рады помучить вышестоящих, начали хватать ксендзев, тянуть и бить, хоть те им не сопротивлялись, не защищались от них.

Янко, который сидел ближе других к епископу, оттого, что до него нескоро дошла очередь быть вытащенным из-за стола, имел время поднять к нему руку и крикнуть:

– Великий Бог покарает тебя, пойдёшь на презрение веков, потомков! Amen!

Когда он это говорил, ему снова покалечили ноги, а палач, схватив его за воротник, вытащил стонущего из-за стола.

Однако, прежде чем всех забрали и связали, прежде чем насилие было совершенно, стражники свалили половину столов, комнату забросали посудой, едой, залили вином, поцарапали пол. Через открытые двери вбежала свора псов, жадно хватая остатки еды.

Среди этого замешательства времени прошло достаточно, епископ Павел сидел, смеялся, подстрекал, наказывал паробкам, чтобы узников, не жалея, стегали. Те верёвками, которые оставались у них в руках, били пленников по плечам и головам.

Некоторые падали, тащили их по полу. Так, наконец, собрали всех, а из-под поваленных столов, смеясь, выскочили слуги, которые по поручению и приказу епископа кололи каноников в ноги, чтобы сделать их безумными.

Затем начали собирать осколки, посуду, вытирать пол, заново его посыпать и приводить комнату в порядок, потому что на этом епископское пиршество не должно было закончиться…

Это было только вступление к нему.

Со злобной улыбкой обернувшись к своим, Павел крикнул:

– Ну, теперь уже мы можем спокойно поесть, когда избавились от помешенных!

Некоторые из приближённых смеялись во всё горло, но в душе не один задрожал, думая, что такая же судьба может постичь и его. Подделывали всёлость, которой никто не имел в себе. Епископ мог это угадать, потому что приказал наливать подчашему, а сам, один за другим осушая кубок, давал хороший пример.

Царящий в сенях шум, когда вытаскивали и связывали пленников, постепенно начал смолкать. Румяные мальчики с длинными волосами, с фиглярными улыбками на губах, крутились, прислуживая, приносили новые миски, но разговор, прерванный так трагично, заново завязаться не мог, хоть все были в близком кругу и ничто свободно распустить язык не запрещало.