Сын игромана

Дальше шли фотографии живых: бабушка возле раскрытой в сад калитки, мама в школьном коричневом платье, Тимка маленький в разных видах: и под столом, и с котенком, и с огурцом во рту. Знакомые карточки, у них в Москве тоже есть такие. И одна самая главная, на которой заснята вся их семья: папа и мама, смеясь, держатся за руки, а он, Тимка, выглядывает снизу. До чего же счастливыми они тогда были!..

Живые и мертвые… Тимка смотрел на фотографии, охваченный какой-то важной, не до конца додуманной мыслью. А жив ли его настоящий папа? Вдруг те, кто украл, убили его, чтобы он никогда не смог вернуться домой? Герда спрашивала у цветов, побывавших под землей, нет ли там Кая. Но это сказка – а вот если спросить у фотографий? Ведь прадедушка Тимофей и мамина мама тоже побывали под землей!..

Вдруг Тимке пришло в голову погадать с иглой и хлебным шариком, как когда-то предлагали бабуле. Конечно, это нехорошо, человек не должен знать свое будущее. Но потом он попросит прощения, а сейчас ему просто необходимо установить, что папа жив. Если он этого не сделает, у него просто сердце лопнет от такой неизвестности.

Дрожащими руками Тимка достал из комода деревянную, поеденную жучком шкатулку, где у бабули хранились принадлежности для шитья. Откинул крышку, отмотал самых толстых ниток и продел сложенный вчетверо жгутик в ушко большой иголки, которую бабуля почему-то называла цыганской. Потом поискал хлеба, на столе, под салфеткой, лежала початая серая буханка, какие всегда продавались в здешнем магазине. Странный какой-то хлеб, не поймешь, черный или белый. Но сейчас Тимке было все равно, он слепил хлебный катышек, проткнул его кончиком иглы, потом взобрался на стул и с замирающим сердцем подвел свою странную удочку к первой фотографии. Что сейчас будет: подтвердит ли хлеб, что прадедушки уже нет в живых?

Хлебный шарик танцевал на нитке как попало, то вверх-вниз, то поперек – непонятно, что и думать. Потом Тимка сообразил, что у него просто руки дрожат. Пришлось последить за собой, чтобы этого не было. Тогда шарик вовсе остановился.

Тимка вздрогнул, когда нитку в его руке повело из стороны в сторону – поперек, «как лежит покойник». Он чуть не свалился со стула от сильных чувств. Прадедушка, перед лицом которого из стороны в сторону покачивался хлебный шарик, взглянул на правнука с осуждением, мол, говорила тебе бабуля, что гадать негоже! Небось ей не меньше твоего хотелось узнать, вернется ли ее муж живым. А вот выдержала, не стала пытать судьбу! Бог не открывает человеку будущего, значит, и нечего…

– Прости, прадедушка, – вслух сказал Тимка. – Я, раз уж начал, спущу хлебушек еще три раза… Всего три, и больше не буду!

Надо было проверить действие хлеба на бабушке, маминой маме, потом на ком-нибудь из живых… А потом будет самое страшное – узнать про папу!

Вот оно, юное бабушкино лицо. Глаза не только грустные, а еще как будто и удивленные: что, мол, со мной случилось, почему так несчастливо сложилась жизнь? Ведь я любила, а меня бросили. И потом еще это дерево, рухнувшее как раз в тот момент, когда мы с подружкой измеряли ширину делянки… Если бы не оно – будь спокоен, я дождалась бы твоего дедушку! Уж я бы сама его разыскала, коли он начисто про меня забыл…

– Искать трудно, – покачал головой Тимка.

– Когда любишь, найдешь, – беззвучно пообещали совсем девчоночьи бабушкины губы.

– Значит, и я?..

– А то как же… И вот еще что: разыщи уж, кстати, и деда… раз уж самой мне не довелось…

– Я его никогда не знал! – встрепенулся Тимка. – И потом, сперва мне надо найти папу!

– Одно с другим вяжется, – загадочно сообщила бабушка.

– Лучше скажи, что ты знаешь о моем папе?..

Но она уже снова закаменела лицом, как до разговора, и выглядела теперь не больше чем фотографией.

Тимка опустил на уровень ее снимка иглу с хлебной насадкой. Ну надо же – тоже качается поперек!

* * *

Теперь наступила очередь живых. Закусив губу, Тимка подвел свою удочку к общему семейному снимку и задержал возле маминого лица. Через секунду хлебный шарик подпрыгнул вверх-вниз, как «растут и ходят живые». Перемещая его к лицу бабули, а после к своей собственной, смеющейся на снимке физиономии, Тимка думал о том, что сейчас ему понадобится все мужество, какое в нем только есть. И даже гораздо больше… Сбоку наплывало веселое папино лицо, стоит лишь сдвинуть нитку в сторону, и все станет ясно… Но легко ли решиться на этот последний шаг?.. А вдруг хлеб покажет самое худшее?!

За дверью послышались приближающиеся шаги бабули. Значит, теперь или никогда! Тимка закрылся одной рукой, приставил к глазам растопыренную ладошку, из-под которой косил, как зайчонок, на свою удочку…

* * *