Сын Валленрода

Станислав пригляделся к Музалеву внимательнее.

— Полагаешь, что я могу тебя отпустить?

— Не полагаю, знаю. Если бы не знал, не обращался бы к вам с этим.

Они посмотрели испытующе друг на друга.

— Послушай, — сказал Станислав, — у меня сбежало уже около десяти. В последнее время мне начали грозить отправкой на фронт. Я не боюсь передовой. Не в этом суть. Может… Я мог бы делать для вас что-нибудь более полезное, чем ежедневно приносить тебе газету. Я тебя, Музалев, отпущу. Давно уже думал об этом. Но запомни и скажи где надо. Я тоже хочу уйти отсюда. — Грохот перебрасываемой древесины заглушал его слова. Краем глаза он наблюдал, как пленные берут по две доски и, раскачав, забрасывают на штабель. — И еще одно. Будет хорошо, если оставишь следы крови. У меня репутация плохого стрелка. Хоть один раз попасть было бы очень кстати.

— Вы собираетесь меня ранить?

Станислав отрицательно покачал головой. Холодный ветер сдувал с досок опилки. Пришлось прищуриться, чтобы не засорило глаза.

— Нет. Сойдет куриная кровь. Только не оставь после себя перьев.

Музалев рассмеялся.

— Я знал, что с вами можно договориться. Есть еще просьба.

— Какая?

Музалев поправил на шее фланелевую портянку, которая заменяла шарф, и застегнул ватник.

— Речь не обо мне. О другом человеке.

— А ты? — удивился Станислав. — Хочешь тут остаться?

— Никто здесь не хочет оставаться. Но этот человек должен уйти как можно скорее. По жене истосковался, — Музалев обнажил зубы в улыбке.

— А ты не тоскуешь?

— Моя за линией фронта. Ей и так подождать придется… Это надежный человек… Скажет, что нужно. Он с неделю в нашей команде. Грузин. — Музалев показал глазами на пленного, бросавшего доски.

— Грузин? — переспросил Станислав. — И у него здесь жена?

Музалев прикрыл замешательство плутоватой улыбкой.

— Жена всегда старается быть поближе к мужу.

— Ясно, — сказал Станислав без особой убежденности. — Передай, чтобы попытался бежать сегодня. Только пусть не забудет оставить следы крови.

— Ладно, будет истекать кровью, как зарезанный баран.

Музалев ушел, довольный. Станислав видел, как он подзывает грузина, дает ему стальной скребок и они, усевшись верхом на бревне, принимаются очищать кору. Альтенберг встревожился. Он доверял Музалеву. Но то, что сказал ему, было равносильно окончательному переходу на ту сторону. И вызову, брошенному гестапо.

В сумерки того же самого дня грузин исчез в темной гуще кустарника. Станислав трижды пальнул ему вслед и, громко ругая беглеца, выместил свою притворную злобу на остальных пленных. Бранясь, он пригрозил, что будет стрелять в каждого, кто хотя бы протянет руку к лежащей в канаве картофелине. На следующий день собаки обнаружили следы крови, оставленные грузином, но это не спасло Станислава от явки к фон Граффу. К счастью, еще в двух командах также случились побеги, причем у наиболее ревностных конвоиров. Следовательно, он не был одинок. Между тем Станислава занимал вопрос, почему Музалев сам не воспользовался возможностью бежать, а уступил ее другому. Как-то во время обеденного перерыва заговорил с ним.

— Скажи, почему твой грузин так торопился покинуть лагерь? На генерала не похож. Полковник?

— Нет, Herr Post. Оружейник, — возразил Музалев.

— Я предпочел бы, чтобы его называли часовщиком, — сказал Станислав, подумав.

— Так точно! Часовщик.

На одной из утренних поверок переводчик оберарцта Борбе сообщил Альтенбергу, что медсестра, с которой он, герр ефрейтор Станислаус, так охотно встречается, вернулась после выздоровления в лазарет и расспрашивала о кем. Было уже некогда повидаться с Люсей. Команды под надзором конвоиров выходили на плац, освещенный качавшимися на ветру лампами. Еще пересчитывали тех, кто оставался в лагере. Это были повара, врачи, старшины бараков и прочая обслуга. Станислав успел только шепнуть Качаеву, что будет ждать Люсю вечером в привокзальном буфете. Переводчик понимающе кивнул и вернулся в строй. Станислав вышел со своими пленными, довольный тем, что возобновляется прерванный роман.