За порогом стоял высокий худощавый мужчина в монашеской рясе. Его серые глаза смотрели холодно, но губы улыбались.
За спиной визитёра пробегали прохожие, по мостовой проезжали пролётки. Город жил своей жизнью.
– Добрый день, отец! – едва сдерживая раздражение, бросил хозяин дома, не давая гостю ничего сказать. – Я вынужден повторить то, что уже говорил неоднократно. Я отказываю в вашей просьбе. Буду признателен, если вы прекратите эти визиты.
И не дожидаясь ответа, захлопнул дверь.
Ночь вступала в свои права. Улица осветилась огнями многочисленных газовых фонарей. По тротуарам беспрерывными потоками двигалась во все стороны публика. Стучали колёса конных и паровых экипажей. На углах выкрикивали новостные заголовки мальчишки-газетчики.
– Свадьба легендарного сыщика Вийта и юной графини Мйончинской назначена на эту субботу! – орали они. – Детектив подал в отставку с полицейской службы! Невеста наденет на церемонию алюминиевую брошь с бриллиантом в тридцать четыре карата, подарок Бахманийского султана! Ожидается присутствие по крайней мере генерал-губернатора, четырёх губернаторов и трёх министров, а также послов иностранных держав без счёта!..
Мьехерт Аладарович, уже в домашнем парчовом халате и с сеточкой на голове, стоял в тёмной гостиной подле окна. Он смотрел на улицу через щёлку меж портьерами.
– Mi történt?[132]
– донёсся из-да двери в соседнюю комнату голос его супруги.Она тотчас же закашлялась, тяжело, надсадно.
– Semmi, édesem![133]
– ответил старик.В тени театральной тумбы на той стороне улицы стоял человек в монашеской рясе. Кто-то из прохожих остановился, чтобы его поприветствовать, и в пятно света на мгновение попало лицо чернеца. Это был дневной визитёр.
Мужчина что-то ответил прохожему и вновь отступил в тень. Его холодный взгляд скользнул по окнам квартиры Мьехерта Аладаровича, и старик инстинктивно отпрянул.
– Какая наглость! – хозяин дома изменил своему родному языку. Видно, соответствующие фразы на венгерском были слишком мягки.
Он вновь осторожно выглянул в окно.
Монах никуда не исчез. Но теперь Мьехерт Аладарович заметил ещё что-то, от чего кровь его застыла в жилах.
Чуть в стороне к ограде одного из домов прислонился столь же праздный человек в одежде рабочего. У дверей трактира, стоял ещё один. А дальше – третий.
Обе створки роскошных дверей аукционного дома «Майер, Соломон и Шнаппер» широко распахнулись, пропуская внутрь стремительно шагавших Вийта и Фирса. Гранитная вывеска, зеркальные стёкла, баснословно дорогие мундиры швейцаров, мраморные ступени – всё это было великолепно, но наружное великолепие блекло перед богатством убранства внутренней залы с её паркетом из ливанского кедра, золотом, шелками, хрусталём, оригинальными статуями римского Форума, персидскими коврами.
В зале как раз шли торги работ старинных итальянских мастеров. От фраков и мундиров, пошитых лучшими портными Володимира, пестрило в глазах. Дамы сверкали драгоценными камнями.
– Переходим к лоту номер восемь! – вещал аукционист. – Портрет сиенского нобиля работы неизвестного итальянского мастера XV века! Из коллекции французского короля!..
– Пойдёмте, пойдёмте! – зашептал встречавший гостей глава аукционного дома Давид Израилевич Шнаппер. Акцент у него был не столько еврейский, сколько бердичевский. – Это в хранилище! Да, в хранилище! Пойдёмте!
Он двинулся вперёд.
Вийт и Фирс задержались на мгновение, чтобы взглянуть на продаваемое полотно.
– Несомненный шедевр! – буркнул дедуктивист. – Жаль, что подделка.
– Но подделка XVIII века, – возразил Фирс, – что придаёт полотну определённую ценность!
Ронислав Вакулович хмыкнул и бросил куда-то в сторону цилиндр и перчатки. Не взглянув, кто их поймал, и поймал ли кто-либо вообще, он устремился за хозяином аукционного дома.
Широкий шаг сыщика заставил бесчисленных клерков семенить позади с утроенной скоростью.
– Кто предложит пять тысяч? – вопрошал залу аукционист.
Какой-то господин в драгунском мундире лениво кивнул.
– Пять тысяч! – вскричал торговец. – Благодарю вас, генерал!
Но тут же подняла палец дама в середине ряда.
– Шесть тысяч! Спасибо, маркиза! Кстати, прелестная шляпка!..
Вийта и его истопника завели в боковое помещение. Едва за ними закрылись двери, звуки аукциона исчезли.
Это была длинная галерея, совсем не роскошная, обычная зала без излишеств. Вдоль стен здесь стояли столы, на каждом из которых лежал какой-нибудь предмет, большой или меленький, но обязательно только один. Окна, забранные массивными чугунными решётками, прикрывали тяжёлые тёмные шторы. В этом сумраке слабо горели газовые светильники.
– Вот, полюбуйтесь! – буркнул Давид Израилевич. – Полюбуйтесь!