Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна

Довольно пустынное было это судно: пассажировъ было немного и все старики; они сидли вс въ одиночку, вдалек другъ отъ друга, подремывали, не шевелились. Мы хали четыре дня, прежде чмъ выбрались съ верховьевъ рки, потому что часто садились на мель; но это не было скучно… не могло быть скучно, разумется, только для такихъ мальчиковъ-путешественниковъ, какими были мы.

Съ самаго начала мы съ Томомъ догадались, что въ другой кают, рядомъ съ нею, былъ больной: прислуга носила кушанья туда этому пассажиру. Наконецъ, мы спросили… то есть Томъ спросилъ… кто это былъ тамъ? Слуга отвтилъ, что какой-то мужчина, но что онъ не казался больнымъ.

— Однако, все же могъ быть боленъ дйствительно?

— Не знаю, можетъ быть… только кажется мн, что онъ напускаетъ на себя хворь.

— Почему вы такъ думаете?

— Да потому, что при нездоровьи онъ бы раздлся же когда-нибудь, не такъ ли? А между тмъ этого не бываетъ. По крайней мр, сапогъ-то своихъ онъ никогда не снимаетъ.

— Вотъ штука-то! Неужели даже когда спать ложится?

— Я вамъ говорю.

Тома сластями не корми, дай только тайну. Положите передо мною и имъ пряникъ и тайну, и вамъ нечего будетъ говорить: выбирайте! Выборъ самъ собой сдлается. Я, само собой, ухвачусь за пряникъ, это у меня въ природ, а онъ, это тоже у него въ природ, накинется на тайну. У людей наклонности разныя. Оно и лучше.

— А какъ зовутъ пассажира? — спросилъ Томъ у слуги.

— Филипсъ.

— Гд онъ слъ на пароходъ?

— Кажется, въ Александріи, тамъ, гд примыкаютъ рейсы изъ Іовы.

— Изъ-за чего ему притворяться, какъ вы думаете?

— А кто его знаетъ… Я и не старался угадывать.

Я подумалъ про себя: этотъ тоже предпочелъ бы взять пряникъ.

— Вы не примтили за нимъ ничего особеннаго?.. Въ его разговор или въ обращеніи?

— Ничего… разв то, что онъ какой-то запуганный, держитъ свою дверь на замк день и ночь, а когда къ нему постучишься, то онъ не впуститъ, прежде чмъ не посмотритъ въ щель, кто идетъ.

— Это любопытно, однако! Хотлось бы мн взглянуть на него. А что, если вы распахнете дверь совсмъ настежь, когда войдете къ нему въ слдующій разъ, и я…

— Нтъ, невозможно! Онъ всегда стоитъ самъ вплоть за дверью и не допуститъ никакъ…

Томъ призадумался, но сказалъ:

— Такъ вотъ что, одолжите мн вашъ передникъ и позвольте принести ему завтракъ по утру. А я вамъ за то четверть доллара дамъ.

Слуга былъ радъ-радехонекъ, только съ условіемъ: какъ бы не прогнвался экономъ. Томъ отвтилъ, что онъ беретъ на себя уладить дло съ экономомъ, и уладилъ дйствительно. Намъ обоимъ было дозволено надть передники и подавать кушать.

Томъ мало спалъ, его такъ и подмывало узнать поскоре тайну этого Филипса; вмст съ тмъ, онъ не переставалъ длать разныя предположенія, что было совершенно излишне, по моему! Если вамъ предстоитъ узнать суть чего-нибудь, то на что же ломать себ голову догадками и, такъ сказать, тратить заряды по-пусту? Я старался спать, говоря себ, что не дамъ и порошинки за то, чтобы узнать, кто такой этотъ Филипсъ.

Утромъ, мы напялили свои фартуки, взяли по подносу съ закускою и Томъ постучался къ пассажиру. Тотъ чуть-чуть пріотворилъ дверь, выглянулъ въ эту щелочку, потомъ впустилъ насъ и заперъ ее поспшно за нами. Но, прахъ побери, лишь только мы взглянули на него, такъ едва не выронили и подносы изъ рукъ, а Томъ проговорилъ:

— Какъ, Юпитеръ Денлапъ! Откуда это васъ несетъ?

Пассажиръ былъ ошеломленъ, разумется; сначала онъ какъ будто не зналъ, испугаться ему или обрадоваться, но, наконецъ, поршилъ на послднее, и щеки у него опять зарумянились, а то совсмъ поблли. Онъ принялся за ду, разговаривая съ нами въ то же время.

— Но я не Юпитеръ Денлапъ, — сказалъ онъ — Я скажу вамъ, кто я, если вы пообщаетесь мн молчать. Я и не Филипсъ.

— На счетъ того, чтобы молчать, мы слово даемъ, но если вы не Юпитеръ Денлапъ, то вамъ нечего и объяснять, кто вы такой, — сказалъ Томъ.

— Почему же?

— А потому, что если вы не Юпитеръ, то другой близнецъ, Джэкъ. Вы вылитый портретъ Юпитера.

— Ну, что же, я Джэкъ. Но послушайте, почему вы знаете насъ, Денлаповъ?

Томъ разсказалъ ему все о нашихъ приключеніяхъ у дяди Силаса въ прошлое лто, и когда Джэкъ увидалъ, что мы знаемъ ршительно все объ его родн, да и о немъ самомъ, онъ вовсе пересталъ таиться и заговорилъ съ нами вполн по душ, не прибгая ни къ какимъ уверткамъ на счетъ своихъ собственныхъ длъ; говорилъ, что доля его была тяжела прежде, тяжела она и теперь, да и останется тяжелою до конца его дней. Онъ велъ опасную жизнь и…

Онъ вдругъ содрогнулся и нагнулъ голову, какъ бы прислушиваясь. Мы оба молчали и съ секунду или поболе длилась тишина; слышался лишь скрипъ деревянныхъ частей парохода, да постукиваніе машины внизу.

Мы поуспокоили его нашими разсказами о его родин, о томъ, что жена Брэса умерла три года тому назадъ, и Брэсъ хотлъ теперь жениться на Бенни, но она ему отказала; а Юпитеръ нанялся въ работники къ дяд Силасу, только все ссорился съ нимъ… Джэкъ слушалъ, слушалъ, да и разсмялся.