Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна

— Господи, — сказалъ онъ, — какъ это все напоминаетъ мн старину! Слушаю вашу болтовню и отрадно мн становится. Боле семи лтъ не приходило ко мн ни всточки… Но какъ отзываются они обо мн?

— Кто?

— Фермеры… и моя семья.

— Да они вовсе ничего не говорятъ о васъ… Такъ, кое-когда разв кто упомянетъ…

— Вотъ теб разъ! — промолвилъ онъ съ удивленіемъ. — Почему такъ?

— Да потому, что васъ давно считаютъ покойникомъ.

— Нтъ?.. Правду ли вы говорите?.. Честное слово? — проговорилъ онъ, вскакивая съ мста въ большомъ волненіи.

— Честное слово. Никто не думаетъ, что вы еще живы.

— Такъ я спасенъ… спасенъ, значитъ!.. Я могу воротиться домой!.. Они сокроютъ меня и спасутъ мн жизнь. А вы молчите. Поклянитесь, что будете молчать… поклянитесь, что никогда, никогда не выдадите меня!.. О, ребята, пожалйте несчастнаго, котораго преслдуютъ денно и нощно, и который не сметъ лица показать! Я никогда не длалъ вамъ зла и не сдлаю: это такъ же врно, какъ Господь въ небесахъ! Поклянитесь же, что пощадите меня и поможете мн спасти себ жизнь!

Мы поклялись бы, будь онъ даже собака; какъ же было отказать ему?.. Онъ, бдняга, не зная уже, какъ и выразить намъ свою любовь и благодарность, хорошо, что не задушилъ насъ отъ радости!

Поболтали мы еще, потомъ онъ вынулъ небольшой саквояжъ и сталъ его отворять, только веллъ намъ отворотиться. Мы послушались, а когда онъ позволилъ намъ повернуться опять, то мы увидли, что онъ совершенно преобразился. Онъ былъ въ синихъ очкахъ и съ самыми натуральными длинными темными бакенбардами и усами. Родная мать не узнала бы его! Онъ спросилъ, походитъ ли онъ теперь на своего брата Юпитера?

— Нтъ, — отвтилъ Томъ, — ничего похожаго нтъ, кром длинныхъ волосъ.

— Правда; я подржу ихъ коротко, прежде чмъ явлюсь туда. Юпитеръ и Брэсъ не выдадутъ меня, и я буду жить у нихъ, какъ чужой. Сосди ни за что не догадаются. Какъ вы полагаете?

Томъ подумалъ съ минуту и сказалъ:

— Мы съ Геккомъ будемъ молчать, это врно, но если вы сами молчать не станете, то все же будетъ опасность… самая маленькая, пожалуй, а все же будетъ. Я хочу сказать, что голосъ-то у васъ совершенно такой, какъ у Юпитера… и разв это не можетъ заставить иныхъ вспомнить о его брат-близнец, котораго вс считаютъ умершимъ, но который, можетъ быть, скрывается все время подъ чужимъ именемъ?

— Клянусь св. Георгіемъ, вы очень смтливый! — сказалъ Джэкъ. — Вы совершенно правы! Мн надо притворяться глухонмымъ въ присутствіи сосдей. Хорошъ былъ бы я, явясь домой и позабывъ эту малость! Впрочемъ, стремился я не домой, я просто искалъ мстечка, въ которомъ могъ бы укрыться отъ сыщиковъ… тамъ, я переодлся бы, загримировался и…

Онъ бросился къ двери, приложился къ ней ухомъ и сталъ прислушиваться, весь блдный и едва переводя духъ.

— Точно взводятъ курокъ… — прошепталъ онъ. — О, что это за жизнь!

И онъ опустился на стулъ въ полномъ изнеможеніи, отирая потъ, струившійся у него но лицу.

III

Съ этихъ поръ мы проводили съ нимъ почти вс время и одинъ изъ насъ ночевалъ у него въ верхней койк. Онъ говорилъ, что былъ до крайности одинокъ и утшался теперь возможностью быть съ кмъ-нибудь и развлекаться тмъ среди своихъ горестей. Намъ очень хотлось узнать, въ чемъ же именно он состояли, но Томъ находилъ, что самое лучшее средство къ тому — вовсе не стараться допытываться; было весьма вроятно, что онъ самъ начнетъ все разсказывать при которой-нибудь изъ нашихъ бесдъ; если же мы станемъ разспрашивать, онъ заподозрить насъ и замкнется въ себ. Все вышло какъ разъ такъ. Было очевидно, что ему самому страхъ какъ хотлось поговорить, но, бывало, дойдетъ онъ до самаго того предмета и вдругъ остановится, какъ въ испуг, и начнетъ толковать совсмъ округомъ. Но случилось же однажды, что онъ разспрашивалъ насъ довольно равнодушно, повидимому, о пассажирахъ, бывшихъ на палуб. Мы говорили, что знали. Но ему было все мало, онъ хотлъ больше подробностей, просилъ описывать въ самой точности. Томъ принялся описывать, и когда заговорилъ объ одномъ человк, самомъ грубомъ оборванц, Джэкъ вздрогнулъ, перевелъ духъ съ трудомъ и сказалъ:

— О, Господи, это одинъ изъ нихъ! Они тутъ, на пароход; я такъ и зналъ! Я надялся, что избавился отъ нихъ, но никакъ не могъ самъ этому врить! Продолжайте.

Томъ сталъ описывать еще одного паршивца изъ палубныхъ, и Джэкъ снова вздрогнулъ и проговорилъ:

— Это онъ, другой! О, если бы только настала темная и бурная ночь, я высадился бы на берегъ! Вы видите, меня выслживаютъ. Имъ дано право хать на пароход, пить въ нижнемъ буфет и они пользуются этимъ, чтобы подкупить кого-нибудь изъ здшнихъ… сторожа, лакея или кого другого… Если я сойду на берегъ незамтно, они все же узнаютъ это не боле какъ черезъ часъ…

Онъ толковалъ торопливо и безпорядочно, но мало-по-малу, перешелъ къ разсказу! Сначала все перескакивалъ съ одного на другое, но какъ только коснулся самой точки, тутъ уже заговорилъ связно.