Тайна Безымянной высоты. 10-я армия в Московской и Курской битвах. От Серебряных Прудов до Рославля.

Поярков приказал, чтобы все заняли свои места и приготовили оружие. Поднялся на колокольню. Посмотрел вокруг. Второй взвод начал перемещаться ближе к дороге, охватывая полукольцом болото. Первый находился на месте. Минометы продолжали редкий огонь. Теперь мины рвались в болоте. Там еще метались какие-то люди. Машина догорала. Вторая стояла поодаль. Гужевой обоз замер. Там слышались крики, женский и детский плачь.

– А ну-ка, Холопов, ведите ту… разведчицу! – приказал он. – Надо ее допросить. Кто там, в обозе, непонятно.

– Да что тут непонятного, – сказал Холопов, закидывая за спину винтовку. – Бобики из деревни побежали. Вместе с немцами уходят. И семьи свои с собой тащат. Хоть бы детей пожалели.

– Пожалеют они… Ни чужих не жалели, ни своих вон теперь…

Похоже, Холопов был прав.

Часть санных повозок тем временем развернулась и помчалась назад, в Пустошки.

– Серанули бобики, – стиснул зубы Петельников.

Пришел Холопов, доложил:

– Сбежала баба. И корову бросила. – И многозначительно подбил сказанное: – Значит, жизнь дороже.

– Неужто эти сукины коты выслали ее вперед для разведки? – Климантов стоял перед своим пулеметом на коленях и осторожно трогал пальцами раструб и дырчатый кожух.

– Да вон она, ваша разведчица, – кивнул в проем Петельников.

Женщина стояла на коленях над одним из убитых полицейских. Она поправила его руки, сложила на груди. И легла рядом, обхватив его рукой.

– Вот она, война проклятая, – стиснул зубы Климантов.

– Ты, Клим, и их еще пожалей, – сказал Холопов.

– Ну так возьми винтовку – и ее тоже… Что тут патрон жалеть? А?

– Я с тобой, Клим, драться не собираюсь. Мне на ее слезы наплевать. Там, может, на нем… кто он ей, отец, брат, муж… столько слез и крови, что…

Справа снова началась стрельба. Взвод Шубникова охватил край болота и завязал бой с теми, кто успел пройти краем болота, где держал лед, в сторону леса. Шубников им отрезал отход. Часть взвода шла на лыжах. Лыжники быстро перемещались правее, в глубину болота. Прочесывали ольшаник.

Полицейские с первых саней, уцелевшие во время первого залпа, показались за дорогой. Винтовки у них были закинуты за спины, руки подняты вверх.

– Трое всего. А где ж остальные? – Климантов поднял к плечу приклад «дегтяря».

Все молча ждали очереди. До полицейских было метров сто, не больше. Срезать их сейчас для такого пулеметчика, как Климантов, не составляло никакого труда. Одна длинная очередь в десять – пятнадцать патронов, и дело было бы кончено. Но Поярков, сам от себя не ожидая, вдруг сказал:

– Отставить. Патроны надо беречь.

– Ладно. Живите, падлюки. – И Климантов поставил приклад на протаявшие кирпичи. – Как говорит наш старшина Печкин, из безвыходного положения есть два пути: первый – в более худшее, а второго обычно не бывает…

Полицейские бежали к церкви сдаваться. С колокольни им что-то кричали пулеметчики второго расчета.

– Зачем такой шайтан в плен брать? – тихо сказал Насибулин. Глаза его хищно сузились. Он начал осматривать свою винтовку. Проверил патроны в магазине. Черные пальцы его дрожали.

Другие тоже занервничали.

Полицейские вышли на дорогу. Оглянулись на болото. Подошли к убитым. Один из них окликнул женщину. Та помотала головой, но даже не оглянулась.

– Вставай, Нюра, пошли, – сказал один. – Не поднимешь его уже. Пошли.

Но рук они не опускали, боялись. Постояли возле убитых, потоптались и пошли к церкви.

Хорошо, что нет лейтенанта Грачевского, снова подумал Поярков. Но что ему делать с пленными полицейскими?

– Товарищ лейтенант! – закричал с колокольни Антонов. – Кажись, Гречкин идет!

К полицейским все сразу потеряли интерес. Высунулись из окон, полезли на стены, чтобы посмотреть на дорогу. По дороге, широко расставляя ноги, шел сержант Гречкин. В правой руке он держал автомат. Другой, трофейный, висел у него на груди. Рукав белой маскировочной куртки был разорван, и виднелась стеганая телогрейка.

Взвод его встретил восторженными криками. Гречкин подошел к взводному и доложил, что первую гранату он не добросил, а вторую – точно в цель. Ноздри его были обметаны засохшей кровью. Из ушей тоже, видимо, шла кровь. Он размазал ее по щекам и шее. Плохо слышал.

– Устал сильно, – сказал он. Глаза его мутнели с каждым мгновением.

Его уложили рядом с ранеными, на санях, на солому, и сержант тут же уснул. Пришел ротный.

– Ну что?

– Да вот, пришли сдаваться, – указал Поярков автоматом на полицейских. – Гречкин контужен.

Полицейских уже разоружили. У ног на снегу лежали три винтовки, ремни с подсумками и кисеты с табаком. Пистолет ТТ с запасной обоймой, без кобуры. Самодельный солдатский портсигар, умело сработанный из авиационной дюрали. Старший лейтенант Чернокутов воевал с лета сорок первого и знал, что такой портсигар хорошему умельцу ничего не стоило смастерить за одну ночь.

– Из окруженцев? – спросил Чернокутов.

– Н-не, местные, – сказал один, видимо, старший.

– А откуда? Из каких деревень? Я тоже местный.

Полицейские переглянулись. Как будто какая-то надежда блеснула в их глазах, и вялые испуганные лица ожили.