– А пистолет чей? – Чернокутов рассматривал потертый ТТ. Прочитал номер. Вынул обойму. Выщелкнул в снег патрон из ствола. Потом поднял его, погрел в ладони и зарядил снова. – Чей, говорю?
Полицейские молчали.
– Вон его, – указал Прохоров на старшего.
– Ага. Твой, значит. – Чернокутов взглянул на старшего исподлобья. Ничего хорошего этот взгляд ротного полицейским не обещал.
– Мой, – сказал полицейский.
– И ты его, конечно, в лесу нашел. Или под горкой. В крапиве. Так? Полицейский молчал.
– А ну-ка, ставьте их сюда. Землячков моих! – И Чернокутов указал на кирпичную стену, наполовину снесенную снарядами.
Полицейских трясло. Они стояли на куче битого кирпича с обвислыми плечами, с лицами белее известки.
Пояркова заливал пот. Он чувствовал себя хуже, чем перед боем. В какой-то миг ему захотелось лечь рядом с сержантом и мгновенно уснуть, чтобы не видеть и не слышать того, что произойдет вот-вот. Как жаль, подумал он, что нет лейтенанта Грачевского…
Прежде чем выстрелить, ротный спрашивал у полицейского, из какой он деревни, и, получив ответ, говорил: «Знаю такую. Хорошие люди живут», – стрелял. Стрелял всегда один раз, точно целясь прямо в лоб.
Когда дело было сделано, сунул ТТ за пазуху и сказал:
– Пускай тут лежат. Кому нужны, тот за ними придет. А у нас новая задача. Дивизия прошла к Людинову. Нам утром выдвигаться на северо-запад. Ночевать будем в деревне. Убитых и раненых забираем с собой. Лейтенант Поярков, сколько убитых?
– Убитых нет. Четверо раненых.
Второй взвод тем временем зачищал болото. Остатки немцев, не желая сдаваться, выскакивали на дорогу, пытаясь, видимо, прорваться в лес, но тут же попадали под огонь пулеметов и минометов.
И все же пленных взяли. Лейтенант Шубников в сопровождении автоматчиков привел двоих: офицера и ефрейтора. Ротный обрадовался, тут же начал допрашивать офицера. Ефрейтора приказал увести. Сказал:
– Уведите, чтобы этот не стеснялся говорить правду.
Пояркову пришлось переводить. Выяснилось: в колонне двигались три гарнизона из деревень, которые подлежали выселению и уничтожению. Сорок шесть немецких солдат и двадцать шесть полицейских из числа самоохраны и карательного отряда.
– Вон оно что! Каратели? А ну-ка, Поярков, спросите его, почему не уничтожены деревни?
Поярков перевел. И тут же получил ответ.
– Он говорит, что уничтожение крестьянских жилищ не их дело. Они – солдаты, они – воюющая армия, а не жандармы. Деревнями, предназначенными к уничтожению, занимается специальная команда факельщиков из состава специальных подразделений полевой фельджандармерии. Они отселяют жителей и жгут жилища.
– Значит, и Пустошки – под огонь? Спросите его о Пустошках. Почему они до сих пор не сожжены?
– Пустошки должны сжечь сегодня.
– Так, все ясно. Первому и второму взводам – срочно выдвигаться в сторону деревни Пустошки. Первый взвод – по дороге. Второй – правее триста метров – на лыжах. Пулеметы и раненых погрузить на сани. Третий взвод… Поярков, вам до восемнадцати ноль-ноль оставаться здесь. Собрать трофеи. Вести наблюдение. Каждый час высылать делегата связи.
Когда первый и второй взводы ушли, Климантов спросил:
– Товарищ лейтенант, а что с этой делать?
Только теперь Поярков вспомнил о женщине, которая все это время не отходила от убитого полицейского.
Глава 7
Киров
Разведка вскоре вернулась и донесла: в Кирове гарнизон до одного пехотного полка; тяжелого вооружения нет; настроение у солдат неважное, нервничают, упаковывают свои вещи, снаряжение и в буквальном смысле сидят на узлах…
И полковник Соколов отдал приказ на атаку.
Пехотным полком, прикрывавшим Киров, оказался 348-й из состава 216-й пехотной дивизии, а также разрозненные подразделения разбитых частей и до роты полицейских.
Киров был взят 11 января. Немцы, видя, что русские наступают с артиллерией, оставили свои позиции и ушли в сторону Жиздры.