Тайна богатой вдовы

– Ну и что нам это всё даёт? – спросил Наполеонов. – Ну любит тётка Снежаны себя одну! Однако от своего нарциссизма она пока не померла, как тот, в честь кого назвали это психическое отклонение. Нам-то что с того?

– Пока ничего…

– Я не понимаю, куда ты клонишь! Уж не думаешь ли ты?! – Шура округлил глаза. – Что племянница пошла в тётку?

– Если даже это и так, то Дарский не стал бы кончать с собой, – тихо проговорил Морис.

– Может, фотки попали в интернет, – усомнился Шура.

– Какие ещё фотки? – спросила Мирослава.

– Где она сама себя оглаживает и балдеет.

– Навряд ли. Если бы они были, то шантажист о них и говорил бы, а не пудрил мозги Дарскому какими-то его неведомыми грехами.

– А что, если артист всё-таки узнал о психическом отклонении своей жены?

– И что? Невелик позор, – отмахнулась Мирослава.

– Это для нас! А он старомодный! Советское воспитание. Так что это открытие могло стать убийственным для старика, – проговорил Наполеонов, соглашаясь с Морисом.

– Он мог разойтись с ней, как в своё время поступил Павлов…

– Мог. Но Павлов тогда не был никому известен. А Дарский великий актёр. Его знают все от мала до велика. И пережить на старости крах брака с женой красавицей ему было бы нелегко, – тихо заметил Морис.

– Ты сообщишь об этом своей клиентке? – спросил Шура.

– О чём?

– Ну, что Снежана того, – Шура покрутил у виска.

– Нет.

– Хм.

– Не хм, а во-первых, у меня нет уверенности в том, что Снежана страдает нарциссизмом, а во-вторых, это само по себе не является преступлением.

– Что, если её нарциссизм принял агрессивные формы?

Мирослава пожала плечами.

– Старика всё-таки жаль.

Они замолчали и долго сидели молча, прислушиваясь к пению птиц и шёпоту деревьев.

Потом Мирослава сходила в дом за гитарой и положила её на колени Шуры. Он нежно провёл рукой по тёплому гладкому корпусу инструмента, точно ласкал любимую девушку. Потом пробежался пальцами по струнам, замер на миг и запел:

Не говори, что разлюбила,

Не говори – устала ждать.Ведь без тебя родной и милойНа страже тяжко мне стоять.Хоть отступать пред мерзкой силойЗакон презревших не по мне.Мы не позволим своре дерзкойБесчинствовать в родной стране.О да, мой мир далёк от сказки –И в нём злодей порой силён.Но как клинок держу дамасскийВ руках карающий закон.И лишь одно я твёрдо знаю

Дорогой этой мне шагать.И мой удел таков, родная,И защищать, и утешать.Твоя любовь даёт мне силыНе уставать, не отступать.Не говори, что разлюбила,Не говори – устала ждать.

Глава 10

Когда Мирослава утром сообщила Морису, что сегодня ближе к вечеру она собирается навестить компьютерщика Льва Флеровского, он даже не стал спрашивать зачем…

Морис невольно вспомнил, что когда увидел Флеровского в первый раз, то невольно приревновал к нему Мирославу. Да и как было не приревновать?! Высокий, широкоплечий, кареглазый, волнистые каштановые волосы почти до плеч, сочные губы и при всём при этом по-женски изящные руки, которые бегали по клавиатуре с зачаровывающей виртуозностью музыканта, играющего на рояле Грига или Шопена…

Мирослава заметила его терзания и, почти приложив губы к уху Миндаугаса, тихо шепнула:

– Не стоит ревновать.

– Почему? – не понял он.

– Он неисправимый интроверт.

– И что?

– Его интересует один-единственный человек на свете! Он сам!

– Так бывает? – усомнился Морис.

– Бывает ещё и не то! – Она тихо засмеялась в ответ.

Обычно Мирослава обращалась к Лёве, если ей нужно было добыть информацию, которой не было в открытом доступе, или же ей требовалось ещё что-то очень сложное по компьютерной части. Лёва легко разрешал все её проблемы, мало заботясь о том, действует он в рамках закона или нет.

Мориса это вначале настораживало, а потом он решил, что Мирослава сама знает, что делает, да и в российском законодательстве она разбирается лучше, всё-таки юридический факультет в отличие от него оканчивала в России.

К Лёве Морис её уже давно не ревновал. Даже если поначалу он не совсем поверил объяснению Мирославы, то позднее убедился сам, что Флеровского интересует только его занятие, он сам и деньги.

Он, ещё помнится, вздохнул про себя: «Такой красивый парень и на тебе…»

Потом несколько раз Мирослава отправляла его одного с заданием к Флеровскому и всякий раз напутствовала то ли в шутку, то ли всерьёз:

– Смотри, не маячь у него перед глазами! А то может выставить за дверь.

Морис бросал на неё сердитые взгляды, но напутствие держал в голове и вёл себя первое время с Флеровским весьма осмотрительно, стараясь не задавать лишних вопросов.

Лёва заметил его настороженность и, не скрывая сожаления, заверил: