Тайна булгаковского «Мастера…»

Впрочем, это были всего лишь планы, мечты, намерения… От критиков Булгакова они не спасли. 11 февраля была опубликована статья Литовского (видимо, не зря Елена Сергеевна называла его «мерзавцем»). В дневнике появилась запись: «Сегодня в „Советском искусстве“ статья Литовского о „Мольере“. Злобой дышит».

Своё мнение (в письме Павлу Попову) высказал и Булгаков: «Сегодня в „Советском искусстве“ первая ласточка — рецензия Литовского. О пьесе отзывается неодобрительно, с большой, но по возможности сдерживаемой злобой…

Ивана Васильевича репетируют, но я давно не бывал в Сатире.

Об Александре Сергеевиче стараюсь не думать, и так велика нагрузка. Кажется, вахтанговцы начинают работать над ним. В МХТ он явно не пойдёт».

Предполагал ли тогда Булгаков, что «первая ласточка» в «Советском искусстве» предвещает шторм невероятной силы, и что очень скоро все газеты начнут дружно стирать в порошок и его самого и все его творения? Вряд ли. Для такого поворота событий, казалось, не было никаких оснований. Не случайно в тот же день, 11 февраля, Елена Сергеевна записала:

«Сегодня смотрел „Мольера“ секретарь Сталина Поскрёбышев… ему очень понравился спектакль…он говорил: „Надо непременно, чтобы И[осиф] В[иссарионович] посмотрел“».

Вскоре всюду со ссылкой на Всеволода Вишневского стали как высочайшую похвалу передавать слова вождя:

«Наша сила в том, что мы и Булгакова научили на нас работать».

То, что Сталин не забывал о нём, конечно же, радовало. Но в глубине души всё равно кошки скребли. Нехорошие предчувствия, одолевавшие Михаила Афанасьевича, попали и в уже приводившееся нами письмо П.С.Попову:

«Мне нездоровится, устал до того, что сейчас ничего делать не могу: сижу, курю и мечтаю о валенках. Но рассиживаться не приходится — вечером еду на спектакль (первый, закрытый)».

16 февраля Елена Сергеевна записала в дневнике:

«Итак, премьера „Мольера“ прошла. Сколько лет мы её ждали!..

Успех громадный. Занавес давали, по счёту за кулисами, двадцать три раза. Очень вызывали автора».

На следующий день супруги Булгаковы отправились к американцам — на официальный раут:

«Сегодня в 4.30 были по приглашению из посольства у американского посла…

Буллит, как всегда, очень любезен, расспрашивал о „Мольере “, просил его позвать на спектакль».

А газеты «Вечерняя Москва» и «За индустриализацию» напечатали о мхатовском спектакле резко отрицательные отзывы.

В ответ ли на эту критику или просто для того, чтобы оповестить всех, но 18 февраля в разговоре с директором МХАТа Булгаков внезапно заявил…

«… что единственная тема, которая его интересует для пьесы, это тема о Сталине».

Вне всяких сомнений содержание этого разговора тотчас стало известно всем, кому следует. И, прежде всего, конечно же, самому герою будущей пьесы.

21 февраля МХАТ посетил американский посол. Елена Сергеевна с радостью записала:

«Общественный просмотр „Мольера“. Был Буллит… необычайно хвалебно говорил о пьесе, о М[ихаиле] А[фанасьевиче] вообще, называл его мастером».

А в квартире Булгаковых (как первый признак одержанной победы) стал беспрестанно звонить телефон: знакомые, близкие и дальние, просили денег взаймы. 24 февраля Елена Сергеевна с горечью отмечала в дневнике:

«Теперь пойдут такие просьбы. А у нас долгу семнадцать тысяч и ни копейки на текущем счету — жили на авансы».

Напомнил о себе и МХАТ, потребовавший немедленно возвратить три тысячи рублей, потраченные на так и не поставленный «Бег». Елена Сергеевна не растерялась и заявила: «Покажите запрещение»! К счастью для Булгаковых нужной бумаги не нашли.