Тайна булгаковского «Мастера…»

Нельзя не заметить и другую булгаковскую подковырку. В «Блаженстве» супругу Бунши‑Корецкого зовут Лидией Васильевной, а в «Иване Васильевиче» — Ульяной Андреевной. Казалось бы, что тут особенного? Самое обычное женское имя — Ульяна. И какой криминал в том, что в пьесе несколько раз повторяют, будто Бунша находится под каблуком жены? Но вспомним, что в ту пору официальная пропаганда постоянно твердила, что Сталин — это Ленин (он же УЛЬЯНОВ) сегодня. Кто же, получается, находился под каблуком? И у кого?

Психическая неполноценность Бунши в «Иване Васильевиче» стала ещё заметнее:

«ТИМОФЕЕВ. Когда вы говорите, Иван Васильевич, такое впечатление, что вы бредите…

МИЛОСЛАВСКИЙ. Ой, дурак! Такие даже среди управдомов редко попадаются».

И всё это произносилось в 1935 году, в тот самый момент, когда подготовка знаменитых судебных процессов над «врагами народа» была уже в самом разгаре.

Литературоведам известна ещё одна редакция булгаковской комедии под названием «Сон инженера Матвеева». В ней, как нетрудно догадаться, главный герой носит фамилию Матвеев. В экземпляре пьесы, хранящемся в Центральном литературном архиве, есть аккуратные пометки красным карандашом. Это предложения театра, отметившего «сомнительные» места. Дескать, лучше самим изъять смущающие абзацы, чем ждать, когда того же самого потребуют курирующие органы.

Что же за «места» отметил театр? Вот некоторые из них:

«МАТВЕЕВ. Хотите, проникнем в будущее?

МИЛОСЛАВСКИЙ. Что‑то не хочется, гражданин учёный. Тамошний климат не по моему здоровью. Я начинаю кашлять от одного намёка на будущее. Нельзя ли лучше податься назад?».

В другом «сомнительном» эпизоде говорится о том, в чьих руках в стране Советов на самом деле находятся бразды правления:

«ИОАНН. О, боже мой, господи вседержитель.

МАТВЕЕВ. Оставьте в покое вседержителя. Здесь любой дворник имеет больше власти, чем он… Тише, тише!».

Даже лёгкая усмешка в адрес не очень богатых товарами тогдашних советских магазинов показалась театру чересчур крамольной:

«ИОАНН. Водку ключница делала?

МАТВЕЕВ. У нас тут на всех одна ключница… по прозвищу Гастроном.

ИОАНН. Немка что ли?

МАТВЕЕВ. Как вы отстали, Иван Васильевич! Разве теперь у немцев есть что‑нибудь похожее на «Гастроном»?».

А в реплике вора Милославского о порядках во времена Иоанна Грозного театр и вовсе усмотрел опасный намёк, вызывающий ненужные ассоциации:

«МИЛОСЛАВСКИЙ. Мне по душе здешнее общество. Надеюсь установить общую точку зрения по текущему вопросу. Правда, секиры эти. Манера у них сейчас — крушить, рубить. Ничего оригинального. Слепое подражание немецким фашистам».

Но вернёмся к «Ивану Васильевичу». Пьеса (как и её «блаженный» вариант) заканчивается арестом всех главных персонажей. Обратим внимание на самую последнюю реплику пьесы. Произносит её Жорж Милославский, укравший в палатах Иоанна Грозного драгоценную иконку с груди патриарха. Вор оправдывается:

«МИЛОСЛАВСКИЙ. А насчёт панагии, товарищи, вы не верьте — это мне патриарх подарил».

Буквы «п»

в начале слов выделены нами. Буквы эти на сей раз обступают слова: «товарищи, вы не верьте — это мне патриарх…» Патриарх в переводе с греческого — праотец, то есть самый главный отец. В 30‑е годы самым главным отцом в стране Советов был вождь всех времён и народов. Вот, стало быть, кого Булгаков окружил буквами, так похожими на виселицы.

И, наконец, ещё одна булгаковская «шалость». Драматург отважился сравнивать Иосифа Сталина с кровавым властителем средневековой Руси Иваном Грозным. Подобную смелость (граничившую с невероятнейшей дерзостью) мог в ту пору позволить себе лишь тот, кому терять было уже нечего.

Но ведь Булгакову было что терять. И он на собственном горьком опыте давно уже убедился в том, что любое сопротивление большевикам бесполезно. И сам (в эпиграфе к «Адаму и Еве») предупреждал безрассудных «смельчаков», пытавшихся поднять руку на эту власть, что их ждёт неминуемая «смерть».