Тайна булгаковского «Мастера…»

«Звонок из Реперткома в Сатиру…: пять человек в Реперткоме читали пьесу, всё искали, пет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли. Замечательная фраза: „А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда? “»

Через три дня Булгакова вновь посетили представители театра. Вместе с ними пришёл ответственный работник Главреперткома В.М.Млечин:

«Последний никак не может решиться — разрешить „Ивана Васильевича“. Сперва искал в пьесе вредную идею. Не найдя, расстроился от мысли, что в ней никакой идеи нет. Сказал: „Вот если бы такую комедию написал, скажем, Афиногенов, мы бы подняли на щит… Но Булгаков!“»

Что же смущало в пьесе бдительных реперткомовцев? Ведь, переделывая «блаженный» вариант, так испугавший многих, Булгаков многое изменил, старательно сгладил острые углы?

«Иван Васильевич»

Главный герой «Блаженства» инженер Евгений Рейн в «Иване Васильевиче» стал изобретателем Николаем Тимофеевым. Секретарь домоуправления Бунша‑Корецкий превратился в управдома. Зато криминальное прошлое вора‑домушника Юрия Милославского (автор переименовал его в Жоржа) получило политическую окраску. Вот что, к примеру, говорит он, увидев машину времени:

«МИЛОСЛАВСКИЙ. На двух каналах был, видел чудеса техники, но такого никогда!».

По этим словам современники Булгакова сразу понимали, что Жорж — из числа тех заключённых, которые строили Беломоро‑Балтийский канал и канал Москва‑Волга.

Контроль Бунши над «управляемым» им домом усилился. В каждой квартире управдомом установлены теперь радиорупоры, которые с раннего утра до позднего вечера транслируют пропагандистские передачи. Он негодует, когда жильцы отключают радиоточки:

«БУНША. Неимоверные усилия я затрачиваю на то, чтобы вносить культуру в наш дом. Я его радиофицировал, но они упорно не пользуются радио».

Этой управдомовской репликой Булгаков хлёстко высмеивал очередное «мероприятие» советской власти, пытавшейся (с помощью всесоюзной радиофикации) внедрять в сознание широких масс трескучую большевистскую идеологию.

Сохранился в «Иване Васильевиче» и намёк на загадочно «благородное» происхождение управдома:

«БУНША. Николай Иванович, вы не называйте меня князем, я уж доказал путём предоставления документов, что за год до моего рождения мой папа уехал за границу, и, таким образом, очевидно, что я сын нашего кучера Пантелея. Я и похож на Пантелея…»

«Княжеские» корни управдома по ходу пьесы всплывают ещё раз, когда в ответ на вопрос Ивана Грозного, не князь ли он, инженер Тимофеев заявляет:

«ТИМОФЕЕВ. Какой там князь! У нас один князь на всю Москву, и тот утверждает, что он сын кучера».

Сохранились свидетельства, что в те годы почти теми же словами (произнося их очень тихим шёпотом) говорили и про Сталина: «У нас в стране один князь, и тот утверждает, что он сын сапожника». Не из булгаковской ли пьесы полетела по стране эта фраза?

В третий раз речь о происхождении Бунши заходит тогда, когда он попадает во времена Ивана Грозного. Приняв рюмку — другую, управдом обращается к царскому дьяку.

«БУНША. Ты думаешь, уж не сын ли я какого‑нибудь кучера или кого‑нибудь в этом роде? Сознавайся!.. Какой там сын кучера? Это была хитрость с моей стороны. (Царице) Это я, уважаемая Марфа Васильевна, их разыгрывал. Что? Молчать!»

Ещё один штрих. Если в «Блаженстве» Буншу звали Святославом Владимировичем, то теперь он стал Иваном Васильевичем, и его инициалы — И.В. — стали поразительно точно совпадать (неужели тоже случайность?) со сталинскими: И.В.БУНША и И.В.ДЖУГАШвили.