Тайна Черной пирамиды

Из толпы солдат вышел высоченный и широкоплечий татарин и, ударяя кончиком сабли по свободной ладони, двинулся к молодому дворянину. Волков лишь усмехнулся, отпустив жертву, пустившую ему первую кровь, которая тут же с облегчением поползла к остальным поверженным товарищам.

Выйдя на бранное поле, татарин замахал перед собой саблей, раскручивая ее из стороны в сторону, словно дикий горец, а затем бросился вперед на мирно стоящего и отчего-то опустившего клинок Владимира. Солдат продолжал бежать, а Волков так и стоял на месте. Но вдруг в самый последний момент Владимир резко развернулся, чуть-чуть отойдя в сторону и пропустив служивого мимо. Тот, теряя из виду соперника, остановился и, повернувшись, ощутил, как в шею, чуть-чуть пониже подбородка упирается острие шпаги, причем не просто упирается, а давит с нажимом, выпуская кровь. Татарин сглотнул, в страхе подумав, что юнец сейчас проткнет его, и закрыл глаза, но крик Бестужева спас ему жизнь:

— Довольно!

Владимир нехотя опустил шпагу, а толпа зрителей вдруг загудела и кинулась к Волкову. Те из каторжников, что раньше с презрением на него смотрели, теперь ликовали и улюлюкали, дружески похлопывая молодого дворянина по плечу.

— А может он вовсе и не дворянин?! — услышал Владимир хриплый голос Ваньки Мороза. — Скорее он из наших, из разбойников! Просто его в детстве подменили! — И, расхохотавшись, атаман тоже дружески хлопнул Волкова по плечу.

— Ну, все хватит! — закричал плац-майор. — Повеселились и хватит, пора и честь знать. Снимаемся с лагеря и отравляемся дальше, все-таки путь у нас неблизкий.

* * *

И немногочисленный отряд двинулся в путь. Вновь собачьи упряжки заскользили вперед по девственному, не тронутому человеческой ступней снегу. Вновь великаны сосны затянули свою протяжную песню, возвышаясь над головами путников и бесстрастно наблюдая за их путешествием. А Владимир, весьма довольный собой и в приподнятом настроении, вновь достал дневник тамплиера и погрузился в чтение.

За вчерашний день он не нашел в записях Анри Санчеса Лонки ничего такого, что бы могло пролить хоть какой-то свет на то, каким-таким образом храмовники оказались в Сибири и для чего им это было нужно, а главное никакого намека на странную карту с загадочными письменами и древним городом, изображенным на ней. Дневник рыцаря, конечно, весьма занимателен, но в основном в нем описывались события, последовавшие спустя несколько десятилетий после окончания Второго крестового похода, а именно противостояние крестоносцев армии неверных под предводительством Саладина (о нем, кстати, несмотря на то, что это враг и неверный, Анри Санчес писал с большим уважением, за что ему следует отдать должное). Долгие годы длилось это противостояние и закончилось не в пользу рыцарей католической веры. Иерусалим оказался взят в 1187 году от рождества Христова, многие из его защитников пали, несмотря на то, что удерживали город, как обезумевшие, и значительно потрепали армию осаждавших. Но все же город был взят, об этом Лонка писал с большой печалью, считая, что:

"Господь в тот день отвернулся от нас за грехи наши и покарал нас за алчность и гордыню".

Но Саладин не стал казнить поверженных рыцарей, с таким рвением защищающих Иерусалим, а позволил им вернуться туда, откуда они пришли в эти земли. А вот это уже один из наиболее отличившихся защитников города, как сам называл себя Лонка, считал не милосердием со стороны врага, а позором на свою голову.

"В момент тот хотелось мне броситься на собственной меч, что всегда служил мне верой и правдой и никогда не подводил в бою, на меч, на мой собственный меч, что отнял столько жизней у неверных, неверующих в Господа Истинного. И видит Бог мой, что я бы сделал это, не вынеся позора поражения, дабы не ведал, что жизнь моя принадлежала не мне, а Господу. А предать его, значило наложить на себя еще больший позор…

…С тяжелой печалью на сердце я возвращался в родные земли, но видно Господь мой избрал для преданного раба своего другой путь…"

На этом Владимир встрепенулся, предвкушая, что именно сейчас начнется самое интересное, что раскроет ему смысл путешествия храмовников. Какой-то детский азарт и неподдельное любопытство охватило молодого дворянина и с пытливым блеском в серых, как волчья шкура глазах, он принялся читать дальше.