Тайна двух реликвий

При советской власти, скрывая прошлое, Пауль сменил фамилию – они с женой стали Муниными. Немецкий был родным языком Пауля, как и русский; он без труда освоил идиш и переделал на ашкеназский лад имя Соломон – в честь Храма Соломона и в память о темплерах, рядом с которыми вырос.

Во второй половине 1920-х Мунины переехали под Евпаторию, в еврейскую сельскохозяйственную коммуну «Фрайдорф». А в конце 1941 года, когда началась гитлеровская оккупация Крыма, их вместе с детьми и другими евреями уничтожили нацисты.

Единственный внук Муниных чудом выжил – и был убит в 1962 году, когда солдаты внутренних войск расстреляли участников антисоветских выступлений на центральной площади Новочеркасска. Незадолго до этого Мунин женился. Вдова родила уже после его гибели и сразу отказалась от ребёнка. В детском доме мальчик заболел туберкулёзом.

Этот Мунин видел мало хорошего в жизни, которая после распада Советского Союза стала совсем беспросветной. Он женился только на четвёртом десятке, но жена вскоре сбежала от нищеты и неустроенности. Мунин остался с младенцем на руках. Взяв ребёнка, он поехал в Петербург, надеясь найти работу и поправить здоровье. В пути у него началось кровохаркание; Мунин был снят с поезда в беспамятстве и через сутки умер. Продолжатель этой несчастливой линии Одинцовых, праправнук Гавриила Александровича, тоже вырос с детском доме и стал историком.

– Плохая у меня наследственность, – мрачно вздохнул Мунин.

– Нормальная у тебя наследственность, – сказал Одинцов. – А за здоровьем будем следить. Я из тебя богатыря сделаю.

Магдалена фон Одинцов с дочерью покинула Германию в начале 1930-х. Нацисты захватывали власть в стране, и темнокожая еврейка, пускай даже перешедшая в лютеранство и титулованная, чувствовала себя неуютно.

Настроения матери разделяла дочь-полукровка. Её муж – талантливый физик, ученик Эйнштейна и последователь Шрёдингера, – тоже был евреем-выкрестом. Он считал, что ему как лютеранину нацисты не страшны. В результате жена уехала со старой Магдаленой и дочерью-подростком в Эфиопию, оставив мужа в Германии с двумя сыновьями, которые готовились к поступлению в Берлинский университет. Это была трагическая ошибка: всех троих несколько раз арестовывали, а осенью 1941 года отправили поездом с вокзала Берлин-Грюневальд на восток. Мужчины погибли в лагере смерти Аушвиц-Биркенау.

Женщины поселились там, где уже тридцать веков жили евреи-фалашá, – на севере Эфиопии, в провинции Тиграи. Они надеялись, что предка-императора успели забыть. Всё-таки за минувшие шесть с лишним десятилетий выросли новые поколения, по планете прокатилась мировая война, и эфиопский престол занимала другая династия. Однако им не повезло.

Клеймо изгоев, полученное за Теодроса Второго и брак Магдалены с русским, передавалось из поколения в поколение. После Второй мировой войны дела шли всё хуже. Некоторое отношение к попытке военного переворота 1960 года заставило семью переехать ещё севернее, в провинцию Эритрея.

В 1974 году был свергнут последний эфиопский император. В стране началась гражданская война. В Тиграи орудовали партизаны, Эритрея требовала независимости, а единственный живший там правнук Гавриила Александровича Одинцова и Магдалены утратил последние иллюзии. Он с приключениями выправил себе документы на дикую для эфиопского уха фамилию Хугин и в 1975 году эмигрировал в США.

Спустя ещё несколько лет Хугин сумел встать на ноги и женился на милой девушке из Эфиопии. Автокатастрофа оборвала жизнь этой пары в начале 1990-х. Единственная праправнучка Одинцова, осиротевшая дочь супругов Хугин, которую родственники по материнской линии едва замечали, выросла фантастической красавицей и невероятной умницей. Она была готова сделаться звездой подиума, но при поддержке Хельмута Вейнтрауба добралась до вершин математической аналитики.

– За что? – всхлипнула Ева. – За что им было всё это? Господи, сколько боли…

Одинцов молча приобнял её за плечо и поцеловал в темя.

– Все люди братья… и сéстры, – севшим голосом повторил Мунин, который совсем недавно произнёс эти же слова в совсем другой обстановке по совсем другому поводу.

Штерн опять взглянул на часы и сказал Штольбергу:

– Коллега, большое спасибо за увлекательный рассказ. Позвольте мне ещё немного злоупотребить вашей добротой. Будьте любезны, оставьте нас на две минуты.

Штольберг вышел, не задавая лишних вопросов, а Штерн молча достал из-за пазухи и положил на письменный стол небольшой замшевый чехол с двумя отделениями. Гости в недоумении смотрели, как он одним движением распустил широкую плотную ленту, которая перехватывала чехол; сделал следующее движение – и на зелёное сукно стола из отделений выскользнули два камня.

Урим и Туммим.

28. Про неожиданное приобретение

– Нравится? – спросила Ева, заметив, как Одинцов разглядывает свою левую руку с перстнем на безымянном пальце. Массивное золотое кольцо украшали печатка в форме геральдического щита с изображением льва и чёрный камень, играющий гранями.

– Непривычно, – ответил Одинцов, сжимая и разжимая кулак.