Тайна гибели линкора «Новороссийск»

Жене разрешили жить со мной в палате. Тамара меня сильно поддерживала… Удалили мне в семидесятом часть левого легкого, и спустя четыре месяца вернулся в Баку. Через три года стал доцентом по кафедре кораблевождения. И в том же 73-м уволился в запас. Тридцать три календарных годка с сединами и кровью как один день – родному флоту. На покой, инжир с абрикосами выращивать? Куда там! А сыновья? Кто их на крыло будет ставить? Самая пора пришла о них позаботиться. Старшего потянуло в радиофизику. Мы еще с ним в детстве детекторный приемник из «Радиоконструктора» собрали. Когда тот зашипел, запищал, сынуля от радости запрыгал. Поступил в ДГУ, как отличника перевели его в Ленинградский университет (ДГУ тогда был филиалом ЛГУ). Младший тоже в Ленинград свои стопы направил – поступил в гидромет. Надо и нам рядом с ними быть. Кое-как обменяли мы свои роскошные хоромы в Баку на комнату в ленинградской коммуналке. Один сосед – наркоман, другой – участковый милиционер… Дом ветхий, все сгнило. Эх, и хлебнули мы невского лиха. Однако вот переразменяли. Теперь тут живем, на Богатырском проспекте.

Я совершенно иными глазами оглядел не бог весть как, но опрятно и удобно обставленную двухкомнатную квартирку в блочной многоэтажке. Хрусталь в горке. На полке Библия, лоции и штурманские книги. С фотообоев золотилась лесная дорога в осенних листьях. Передо мной сидел сухощавый совсем не старый еще человек в линялой флотской рубашке, сквозь которую синели полосы тельняшки. Черные густые брови, умные карие глаза. Крестьянин с душой моряка и мозгами профессора. Все в его жизни было на излом, и все в конце концов – благополучно. Под трудной, под счастливой звездой родился: не умер в голод, не убили на фронте, не подорвался на минах, не утонул с линкором. Да еще и курит, дымит вовсю, несмотря на обрезанное легкое.

– Четыре внучки у меня, – усмехается Михаил Романович. – Кортик передать некому.

Я разыскал его случайно. Никто из севастопольских да и московских «новороссийцев» не знал его адреса. Никитенко откликнулся письмом на мой очерк в «Правде». «У меня есть список всех погибших на линкоре, – сообщал он, – а также схема захоронений на Братском кладбище и кладбище Коммунаров». Каждое слово в письме было выписано отменным штурманским почерком – буковка к буковке. И вот он, этот скорбный список, на столе, и схемы захоронений, вычерченные тонко и точно – с ориентировкой по странам света. И все бумаги вокруг – письма, документы, карты разложены по полочкам в идеальном порядке, как на прокладочном столе. А над столом бесшумно шли корабельные часы. Те самые. С «Новороссийска»…

– Сейчас много говорят и пишут о загадочных проявлениях человеческой психики, экстрасенсах и тому подобном, – так начал Никитенко свой рассказ о последнем дне линкора. – Хотите верьте, хотите нет, но Тамара, жена моя, предсказала беду с линкором за три дня. 25 октября утром она стала рассказывать, какой необычный сон ей приснился. Будто бы все севастопольцы сбежались на берег моря и стали смотреть, как к ним спускается с неба какое-то сияющее облако. «Ой, наверное, с кораблем вашим что-нибудь случится!» Этот эпизод нам обоим врезался в память. Поверьте, это не выдумка, так сказать, задним числом. Я член партии с сорок третьего года.

Никитенко можно верить еще и потому, что всю свою службу он следовал золотому штурманскому правилу: пишу то, что вижу, чего не вижу – не пишу. Вот листок, похожий на выписку из вахтенного журнала. Это корабельная хроника 28 октября 1955 года (по Никитенко).

«8.00. Снялись с якоря и вышли на выполнение стрельбы АС, а также для определения маневренных элементов на Херсонесской мерной миле, и определения поправок дальномеров и радиолокационных станций.

18.15. Вернулись в Севастополь и встали на якорную бочку № 3. Отдан левый якорь. На клюзе 70 метров. Глубина по карте 18 метров. Ил.

18.47. Закончились сумерки. Солнце зашло в 17 час. 17 мин. Светила луна с возрастом на ноль часов 12,2 дня и фазой 3 дня до полнолуния.

19.10. Развод нового суточного наряда и караула (стирка, баня, фильм на юте)».

Михаил Романович прервал чтение и прикрыл глаза рукой:

– Обычно штурманов после выхода в море освобождают от всевозможных дежурств. Но Сербулов, помощник командира, попросил меня заступить дежурным по кораблю, так как офицер, которому надлежало дежурить по графику, убыл по каким-то делам на берег.

Развод проводили, как положено, под оркестр… Все тридцать три года я слышу тот марш и вижу тот строй: полтораста молодцеватых красивых парней в бескозырках и белых форменках. Мог ли я подумать тогда, что многих из них вижу в последний раз! Стояли в том строю и будущие выходцы с того света рассыльный по кораблю старший матрос Хабибулин и дневальный по кубрику матрос Семиошко. Вахтенным офицером заступил замполит дивизиона движения Герой Советского Союза старший лейтенант Виктор Лаптев, дежурным по низам – командир батареи старший лейтенант Карл Жилин, дежурным по боевой части «пять» – инженер-капитан-лейтенант Юрий Городецкий.